Ричард Дженкинс - Вестминстерское аббатство

2 июня 1953 года. Кресло XIII в., а ритуал даже старше, но «почти византийское великолепие», которым восхищался Сесил Битон, сравнительно современно. Оцените контраст с коронацией Якова II на предыдущей иллюстрации

Лэнга также беспокоили неясности в литании, например восстановление более старой формы миропомазания: «Восхождение от рук к голове вместо нисходящего направления, от головы к рукам. Я уверен, это многим покажется более правильным». Значение этой детали трудно постичь, но многие согласятся с Лэнгом, что миропомазание — наиболее впечатляющая часть службы: монарх снимает верхние одежды и остается в белом, после чего становится на колени, чтобы принять благословение архиепископа. Святость этого действа усиливается чувством причастности к королевскому посвящению и одухотворенной музыкой Генделя. Все остальное в коронации — ритуал, но это — таинство. Этот момент одновременно общественно значимый и личный, интимный и общий, балдахин над монархом скрывает этот личный акт, и ни одна камера его не фиксирует. Коронационная служба — священная часть большого торжества, а Вестминстерское аббатство — сакральное пространство внутри большого города; помазание особенно свято в коронационной службе, подобно тому как усыпальница особенно священна в аббатстве — общенациональная святыня, в то же время скрытая и непонятная.

С другой стороны, для одного из тех, кто описывал эти обряды в дневнике, сэра Генри Чэннона («Чипса»), самым приятным моментом церемонии было «стремительное, как водоворот, движение, когда жены пэров надевали венцы своего достоинства: тысячи рук, обтянутых перчатками, сверкающих драгоценностями, поднимающие маленькие короны». Действительно, описание этой церемонии оказалось бы неполным, если забыть о том, что оно занимало исключительное положение среди прочих событий светского календаря. Чэннон записал, что до коронации Елизаветы II повсюду только и говорили о том, кому выпало, а кому не выпало «счастье присутствовать в аббатстве — иными словами, о тех, кто был приглашен на коронацию». Он добавил историю об одном разведенном пэре, который выразил лорду-маршалу свои опасения, что ему будет неприлично появиться (на коронации), и услышал в ответ лишь: «Конечно, прилично. Это же коронация, а не скачки в Эскоте». Некоторые очевидцы полагали, что среди собравшихся слишком много аристократов и что больше места должно было быть отведено простому люду. Имея титул королевы Пакистана и Цейлона, Елизавета стала первым британским монархом, коронованным как правитель нехристианских стран, но этой новой реальности были сделаны лишь минимальные уступки: свободные церкви получили приглашения, а модератор (председатель) пресвитерианской церкви Шотландии прочел наставление.

Это была последняя коронация империи. Ее особый характер объясним временем и личностью самой правительницы. После многих лет строгой экономии, связанной с войной, люди жаждали праздника, юная королева казалась символом новой надежды. Архиепископ Фишер в проповеди перед церемонией подчеркивал тяжесть бремени королевской власти и символический вес короны. Королева появилась для помазания, в отличие от королей, с обнаженными руками, и это, вместе с ее молодостью, усилило впечатление жертвенности и уязвимости. Очаровательный в своей старомодной манерности Сесил Битон в дневнике говорит о роскоши церемонии:

На ее сахарных ланитах играет нежный румянец, а туго завитые волосы вьются вокруг викторианской диадемы из драгоценных камней надо лбом. Тонкие руки смиренно сложены на изысканном великолепии расшитой юбки, она еще совсем девочка с манерами простыми и застенчивыми. Возможно, мать научила ее никогда не использовать лишних жестов. Когда Елизавета шла, она позволяла своей тяжелой юбке скользить вперед-назад в прекрасном ритмичном эффекте. Елизавета держится в этой сцене, исполненной византийского великолепия, с невероятным чувством собственного достоинства.

Ирония в том, что византийские в представлении Битона детали — например, прелаты в расшитых золотом одеждах — суть было реставрацией XX века, которая казалась невероятно «папистской» в то время, когда короновалась Виктория. Чэннон на коронации Георга VI вспоминал о Венеции времен Ренессанса. Воображение обоих мужчин далеко уносилось во времени и пространстве, вдохновленное экзотичностью истинно британской церемонии.

Является ли коронационная церемония примером изобретения традиций? Менялся ли ее смысл постоянно? Если значение этого события рассматривается как неотъемлемая часть того, что люди о нем думают, то мнений должно быть столько же, сколько свидетелей. Приведем одно. Это случилось спустя четыре года после последней коронации. Я воскресил в памяти, как, сидя на низкой каменной ограде, смотрел на праздничный кортеж, поднимающийся вверх по улице. Для меня коронация означала золотой трон, сияющую корону и прекрасную королеву (ведь все королевы прекрасны, как принцессы в сказках). Ощущения коронации как религиозного таинства не возникало, и сомневаюсь, что я испытывал патриотические чувства по этому поводу. Однако она казалась мне чрезвычайно важным событием (сейчас я готов сказать — «общественно значимым»), одним из тех человеческих деяний, которые объединяют каждого со всеми. Я вторгаюсь в эти воспоминания не потому, что они особенно значимы, но для того, чтобы показать: роль этой церемонии в восприятии людей неустойчива и меняется от человека к человеку, но сей факт не оказывает на нее заметного влияния. Со временем понимание события может измениться вместе с личностью. Пятьдесят лет спустя я стал понимать, сколь сакральна коронация по сути и сколь важен акт миропомазания. И, конечно, сегодня меня поражает (а ребенок нисколько не удивился), насколько юна была королева.

Есть еще одна причина, почему каждая коронация отличается от остальных. Коронация — не только публичная церемония, но и инициация личности, и потому личность монарха влияет на характер церемонии. Республиканская страна может утвердить главу государства (слишком часто он — профессор экономики преклонного возраста), но наследного главу государства вы не можете выбирать в соответствии со своими пожеланиями. Монарха можно обожать или не любить. Большую часть двух последних столетий главой Британии была женщина, чего не случилось бы при выборной системе. Исторический шанс получила также и молодость, в других случаях искусственно удерживаемая в стороне от общественных постов. Впрочем, ни одно из этих явлений не носит фундаментального характера. Социологи и историки спорят, являются ли подобные церемонии видом пропаганды, с помощью которой правящие классы поддерживают свою власть, или выражением некоего единства, сформировавшего и вновь и вновь подтверждающего общие ценности. В действительности коронация не является ни тем, ни другим (но может влиять на то и на другое); коронация — нечто, совершающееся потому, что так было всегда. Отчасти она самодостаточна; в конце концов, королевская власть — это не власть правительства, которое собирается после того, как коронация завершена.