Аркадий Ипполитов - Только Венеция. Образы Италии XXI

Увы, сын Бьянки оказался гораздо более фальшивым, чем сегодняшний вид Ка’ Каппелло Тревизан, потому что выяснилось, что Бьянка держала в своём флорентийском дворце трёх беременных женщин, и первый же родившийся мальчик был выдан ею за сына от герцога. Добрые люди предоставили Великому герцогу все доказательства подлога, но он всё равно от сына, названного Антонио и бывшего, судя по гравюрам, очень уродливым, не отказался. Иоанна, поднатужившись, через некоторое время всё же выдала Франческо сына, в подлинности которого ни малейших сомнений не было. Прожил мальчик всего пять лет, на два года пережив мать: беременная следующим младенцем Иоанна отдала Богу душу. Причиной смерти послужило падение с лестницы, и многие считают, что несчастный случай был подстроен соперницей. После смерти Иоанны герцог тут же тайно обвенчался с Бьянкой, а вскоре добился и официального признания её Великой герцогиней, что вызвало ненависть к ней всех Медичи, которые и отравили Бьянку, а вместе с ней – случайно – и герцога. Антонио, фальшивого бастарда, никто не стал поддерживать, и тот в обмен на денежную компенсацию отказался от каких-либо прав на престол в пользу брата Франческо, Фердинанда, навсегда покинув Флоренцию. Домом Медичи Бьянка была проклята, а декадентами воспета. Флорентинцы до сих пор к Бьянке и к её истории неровно дышат, и совсем недавно в гробнице Франческо I, вновь обследованной, были найдены невесть как сохранившиеся останки герцога и Бьянки (всё же она была герцогиней и, несмотря на ненависть наследника, младшего брата Франческо, Фердинанда I, была захоронена в фамильной усыпальнице). Синклит флорентийских академиков обследовал останки с помощью новейших технологий и установил, что в них наличествует мышьяк, убедительно доказывающий, что вся история, рассказанная Муратовым, не вымысел.

Кампо Сан Пьетро ин Кастелло

Родная семья, примирившаяся с Бьянкой после фальшивого рождения герцогского сына, с ней ещё не раз ссорилась и мирилась, но после смерти, из-за ненависти к её памяти правящего флорентийского дома, семейство Капелло, чтобы не осложнять международную ситуацию, предпочло о Бьянке забыть. Но дворец-то у семьи остался, да ещё какой, – и фамилия Каппелло везде ставится в начале имени данного Ка, что противоречит традиции, обычно выстраивающей пышные имена венецианских дворцов в хронологической последовательности. Можно сказать, что известность Бьянки уравняла её с Пегги, потому что Ка’ Верньер деи Леони никто не называет палаццо Верньер Гуггенхайм, а просто – Музеем Гуггенхайм. Ка’ Каппелло Тревизан Миари ин Каноника сделался знаменитым ещё и благодаря сплетне, изобретённой досужими вралями, болтавшими, что, мол, Бьянка, в Венеции проживая, сидела на балконе дворца, высматривала молодцов прямо на Фондамента де ла Каноника (а я уже отметил, какая там толкучка из туристов, можно и что-то стоящее углядеть), затаскивала их к себе, а потом, использовав, топила, как котят, тут же, в Рио дель Палаццо. История красочная, как и вид самого палаццо, но уж ничему не соответствующая, потому что Бьянка после бегства никогда не возвращалась в Венецию. Фамилия поздних владельцев дворца, сильно испоганивших его роскошными переделками, богачей графов Миари – один из графов, Джакомо Миари, был основателем первой в Италии автомобильной компании, – здесь, конечно, сбоку припёка.

Красочная байка про бьянковский беспредел ведёт меня к другому дворцу Кастелло, находящемуся между Калле дель Ремедио, Calle del Remedio (названному так по имени торговца мальвазией, а не из-за того, что здесь лечили; remedio по-итальянски «лечение»), и Рио дель Мондо Нуово, к Ка’ Соранцо, Ca’ Soranzo, называемому также Каза делл’Анжело, Casa dell’Angelo, Домом Ангела. Название дворец (вообще-то у семейства Соранцо, принадлежавшего к Case Vecchie, в каждом районе Венеции по дворцу, а то и по несколько) получил из-за рельефного табернакля, видного с Понте делл’Анжело, Ponte dell’Angelo, Моста Ангела, с внушительным и неуклюжим ангелом, правой рукой всех нас благословляющего, а в левой сжимающего державу. Ангел поздний, XVI века, и легенда, которая с ним связана, поздняя. Она повествует о том, что в этом дворце проживал судейский из высших сфер (но не из семейства Соранцо), занимавшийся делами курии. Как большинство судейских, он был нечист на руку, и самое ужасное, что к рукам его прилипали деньги, даваемые на благотворительность именем Девы Марии. К судейскому по делам зачастил благочестивый отец-капуцин, обративший внимание на то, что в доме болтается обезьяна, ведущая себя не как неразумное животное, а как рассудительный прислужник. Падре, будучи прямым и честным, огорошил обезьяну вопросом прямо в лоб: «Именем Господа, ответь мне, кто ты?» Обезьяна растерялась и тут же выложила всю правду: я, мол, дьявол, а здесь торчу по душу судейского, всё хочу её забрать, но медлю, так как, только соберусь, судейский молиться начинает; вот я выжидаю, когда он помолиться забудет, чтобы его схватить и хорошенько прожарить. Дьявол в данном случае имел все права, но всё ж был врагом Господа, и капуцин шикнул на него: «Изыди!» Дьявол в ужасе бросился в стенку, прободав в ней большую дыру, а падре, указав на дыру судейскому, заставил его покаяться, деньги отдать, а дырку заделать рельефом с изображением ангела. Пока преступник каялся, из кожи его стали лезть капли крови – это была кровь бедных, что он, кровосос, высосал. Люди, проходившие мимо, видели на крыше дома корчащуюся обезьяну. Многие потом свидетельствовали, что чёрт в виде обезьяны частенько скакал по крышам, пытаясь найти вход в дом, но натыкался на ангела, гримасничал и выл.

История с обезьяной, но несколько в другом варианте, повторяется в рассказах о ещё одном дворце Кастелло, Ка’ Приули, Ca’ Priuli, стоящим между Фондамента делл’Осмарин, Fondamenta dell’Osmarin, и Калле дель Дьяболо, Calle del Diabolo, Переулком Дьявола. Мостик, ведущий к дворцу, также носит имя Понте дель Дьяболо, Ponte del Diabolo, Мост Дьявола, и всё вокруг дьяволом дышит, хотя Фондамента делл’Осмарин – уютнейшая набережная. Топонимика так чертыхается вследствие того, что одна дама из семейства Приули, экстравагантная красавица, держала у себя обезьяну, любя её больше, чем своих любовников. Особенно обезьяна забавляла тем, что копировала все повадки её товарок, dames du monde, и дама обезьяну наряжала в кружева и шелка и даже повесила на обезьянью шею жемчужное ожерелье. Дама с обезьяной была счастлива, пока в один прекрасный день животина не предпочла удалую и голодную свободу жирной и тягомотной неволе, и от дамы не сбежала, прямо в шелках и жемчугах. Ничем приманить обратно её было невозможно, она поселилась на чердаках кастелловских дворцов и оттуда совершала набеги на торговцев овощами и фруктами, добывая себе пропитание. В остальное время занималась тем, что устраивала мимические представления, своими ужимками и прыжками красноречиво рассказывая, что у дамы в будуаре творится. Вокруг собирались зеваки, а обезьяна скакала по крышам, свободная и довольная, как будто издеваясь. Дама охала и посылала слуг её ловить, но те были беспомощны, как в силу ловкости обезьяны, так и из-за того, что она, с её красноречивой жестикуляцией, обряженная в наряд красавицы и с жемчугами на шее, выглядела как убийственная карикатура на формозистость дам Кастелло, чем доводила слуг до истеричного хохота. Дама, вся на нервах, так измучилась, что тоже сбежала, но в другую сторону, из Венеции, к себе на загородную виллу. Про даму забыли, а обезьяна осталась, стала достопримечательностью Кастелло, и теперь уже никто её не ловил, потому что народ мифологизировал её: одни принимали обезьяну за дьявола, другие – за ангела. Она всем врезалась в память, поэтому в топонимах окрестностей Ка’ Приули, сейчас превратившегося в благопристойный отель, столь часто повторяется Diabolo. Я уверен, что Кузмин про венецианские обезьяньи легенды знал, и его «Обезьяна распростерла Побрякушку над Ридотто» выпрыгнула именно из Кастелло.