Дмитрий Пучков - Бородино: Стоять и умирать!

Стоявший влево от нас корпус вице-короля дивизией Дельзона храбро атаковал и взял укреплённую деревню Бородино. Принц Евгений не верил, чтобы атака эта кончилась успешно, и приказал только взять Бородино. Но 106-й полк, увлечённый победой, перешёл вслед за русскими по мельничному мосту через ручеек Колочу и продолжал их преследовать в то время, как они поднимались на высоты укреплений деревни, закрытой длинной насыпью реданов. Скакавшие не переводя духу солдаты этого полка при подъёме на крутой косогор отделились от колонны, которая ещё только переходила мост.

Генерал Плозон, заметя это расстройство и зная в то же время, что эта атака не была подготовлена и не будет поддержана, приказал 106-му полку остановиться, выстроиться и приготовиться отразить нападение русской колонны, спускавшейся к нам сверху. Генерал Плозон был в ту минуту убит. Немедленно среди его солдат произошло замешательство, которым и воспользовались русские, так что в живых остались лишь немногие из этих храбрецов.

Между тем к ним на помощь пришёл 92-й полк, и Бородино осталось за нами, несмотря на все старания русских его отбить.

Как участник в этом деле, я докладывал императору о его подробностях, когда маршал Ней овладел высотами, где во всю их длину были устроены редуты, стояла артиллерия, громившая наши ряды. Маршал был прекрасен: спокойно стоял он на парапете одного из редутов и командовал сражавшимися, толпившимися у его ног и терявшими его из виду лишь в те моменты, когда его заволакивали густые клубы дыма. В нескольких шагах оттуда ядро только что сразило нашего блестящего генерала Монбрена. Принц Экмюльский продолжал отстаивать занятые им редуты, откуда неприятель старался его вытеснить. Мне было поручено передать ему грустное известие, что князь Понятовский, который, маневрируя слева, должен был обойти с польским корпусом левый фланг русских и произвести среди них замешательство, не мог этого сделать, так как встретил препятствие в слишком частом и болотистом лесу.

В эту минуту положение маршала было на самом деле критическое, так как хотя кавалерия короля Мюрата и покрывала впереди равнину и довольно удачно атаковала русскую кавалерию, но страшный огонь сыпался на его войско со стороны русской пехоты и артиллерии. Он был ранен в руку, но продолжал командовать, а его начальника штаба генерала Ромефа пуля пронзила в то время, как он говорил с нами. Смущённый тем, что приходилось брать с фронта позицию, которая по его предложению должна была быть сразу атакована с трёх сторон, маршал сказал мне с досадой: «Чёрт возьми, хотят, чтобы я взял быка за рога».

Я поскакал к королю Мюрату, чтобы указать на затруднительное положение Даву, и тот немедленно выстроил значительную часть своей кавалерии в подкрепление дивизии генерала Фриана, которому я доставил приказ взять Семёновское. Я увидел, как моментально равнина покрылась бесчисленной кавалерией; русские, казаки, французы, союзники сплетались самым прихотливым образом, и наконец после получасового боя поле осталось за французами, которые заняли Семёновское, превращённое во время схватки в пепел.

Эту радостную весть я повёз императору. Когда я подъехал к нему, он с живым интересом следил за этим зрелищем, самым поразительным в этот день. Было, вероятно, 3 часа.

Русская артиллерия продолжала наносить большие потери нашим рядам из большого центрального редута. Императору было необходимо овладеть этим редутом, и соответственные приказы были посланы генералу Жерару, пехота которого стояла у подошвы возвышения, а королю Мюрату было поручено поддержать атаку Жерара многочисленным корпусом кавалерии. Генерал Беллиар, его начальник штаба, отдал приказ Коленкуру, уловив момент, когда инфантерия Жерара начнет подниматься на холм к редуту, немедленно выстроиться в колонну, имея во главе 4 кирасирских и 2 стрелковых полка, и вести колонну рысью направо, немного объехать редут как бы с намерением атаковать корпус русской кавалерии, стоявшей на равнине справа, и, дав пехоте время подняться на холм, внезапно пуститься галопом влево к входу в редут и войти туда в момент, когда Жерар будет готов напасть на парапеты; таким образом неприятель будет обойден с тылу и поставлен между двух огней.

Коленкур понял и прекрасно выполнил этот маневр, поразивший неприятеля. В мгновение ока внутренность этого огромного укрепления была заполнена кирасирами и артиллеристы неожиданно перебиты возле своих орудий кавалеристами; в то же время пехота проникла через амбразуры и парапеты.

Генерал Кутузов, считавший этот редут как бы ключом всей позиции, немедленно, чтобы нас оттуда вытеснить, велел направить на этот пункт 100 пушечных жерл, а значительная избранная колонна русских гренадер, спрятанная позади редута в овраге, полезла отбивать редут штурмом.

В эту минуту не перестававший дуть сильный ветер поднял на редуте огромный столб пыли и дыма, доходивший чуть не до облаков и в котором чуть не задохлись люди и лошади, и эта густая туча все росла благодаря ожесточённой схватке. Наконец, когда дым рассеялся, мы отбросили русскую колонну в овраг. Редут был наш. Артиллеристы лежали убитые у своих орудий; нам достались 30 пушек, так как неожиданность и быстрота натиска нашей кавалерии не дали неприятелю времени их вывезти. В плен были взяты один генерал, несколько полковников и много других военных.

Со своей стороны мы понесли тяжкую потерю в лице генерала Коленкура, убитого при нашем вступлении в редут, и многих других достойных офицеров.

Я смотрел на всю эту картину ещё и глазами живописца. Очень эффектно выделялись столбы пыли и серебристого дыма. Вот осколок гранаты разбил бочонок с дёгтем, которым русские смазывают оси орудий и повозок, и немедленно багровое пламя полилось по земле, извиваясь, как рассерженная змея, и поднялось вверх, сливаясь с облаками и отбрасывая на землю тёмные пятна. Проживи я ещё 100 лет, и то никогда не забуду этой трепетной картины.

Довольный этой удачей, а также успехом генерала Фриана и других дивизий маршала Даву, император решил, что наступил момент пустить в дело всю гвардию, чтобы завершить победу. Внутренний голос нашёптывал ему, что Париж остался за 800 лье, что перед ним Москва. Мысль вступить в этот город с торжеством победителя, казалось, оживила его взор, и он сказал мне: «Отыщите Сорбье, пусть он поставит всю артиллерию моей гвардии на позицию, занятую генералом Фрианом, куда вы с ним поедете; он развернёт 60 орудий под прямым углом над неприятельской линией, чтобы раздавить её с фланга, а Мюрат его поддержит. Идите».

Я мчусь галопом к горячему генералу Сорбье. Он не верит мне, едва даёт мне время объясниться и нетерпеливо отвечает: «Мы должны были это сделать более часу тому назад», — и велит следовать за ним рысью. Немедленно вся эта внушительная масса орудий с лязгом цепей и звоном подков 2000 лошадей спускается, пересекает долину, поднимается по отлогому скату, где неприятель устроил укрепления, находящиеся теперь в наших руках, и пускается галопом, чтобы занять пространство, где бы она могла развернуться.