Саад Шазли - Форсирование Суэцкого канала

13.30: готовы приказы наступать. Офицеры связи Генштаба, генерал Гонейм и генерал Taxa эль-Магдуб доставили их командующим Второй и Третьей армиями.

15.30: Саад Мамун, командующий Второй армией позвонил мне из своего фронтового штаба: «Генерал, я подаю в отставку, — сказал он. — Я не могу действовать в таких условиях. Невозможно выполнить приказ, который вы мне прислали».

Через несколько минут позвонил Васел из Третьей армии. Он возражал против приказа, едва не подав в отставку. Я не скрывал в разговоре ни своих собственных возражений, ни того факта, что они были отвергнуты. Затем я пошел к Исмаилу и сказал ему, что приказ полевым командирам делать нечто такое, что, как они сказали мне, сделать заведомо невозможно, приведет к катастрофе. Мы решили, что они должны немедленно прибыть в Центр 10 на совещание.

18.00: совещание началось. Я и два полевых командира настаивали на своих возражениях. Исмаил их все отклонил. Это политическое решение. Мы должны повиноваться. Единственной уступкой, которой мы добились до закрытия совещания в 23.00, было то, что наше наступление можно было отложить с завтрашнего дня, 13 октября, до рассвета 14 октября. Но Исмаил приказал не использовать силы наших плацдармов. Вместо этого в наступлении должны участвовать наши оперативные резервы.

У нас в оперативном резерве было 330 танков, которые составляли основную ударную силу двух частей — 4-й и 21-й бронетанковых дивизий. 4-я бронетанковая дивизия располагалась позади позиций Третьей армии, 21-я — позади позиций Второй армии. Каждая дивизия включала две бронетанковые бригады по 100 танков в каждой и одну бригаду механизированной пехоты. В 21-ой дивизии уже не было половины танков: одну бригаду отправили на фронт для поддержки бронетехникой наступления пехоты 16-й дивизии. Теперь, в ночь с 12 на 13 октября, когда подготовка должна была быть завершена, нам было приказано отправить остальные части 21-ой дивизии и всю 4-ю дивизию, за исключением одной бригады, на фронт. Таким образом, мы все наши оперативные резервы в тылу наших двух армий уменьшили до одной бригады 4-й дивизии со 100 танками. Это была грубейшая ошибка.

Таков был план Исмаила, который нам было приказано исполнять. Наступление должно было вестись в четырех направлениях силами четырех бронетанковых бригад и одной механизированной пехотной бригады.

Южный сектор: одна бронетанковая бригада наступает в направлении перевала Митла. Одна механизированная пехотная бригада — в направлении перевала Джеди.

Центральный сектор: две бронетанковые бригады наступают в направление Тасы.

Северный сектор: одна бронетанковая бригада наступает в направлении Балуза.

Если не случится чуда, такой план наступления не имел никаких шансов на успех. У противника было 900 танков в зоне боевых действий. Мы наступали с 400. Наступление велось на хорошо подготовленные позиции, такими же мелкими группами, как это делал противник, когда дорого расплатился за это 8–9 октября. И мы посылали наших танкистов вести наступление на открытой местности, где господствовали ВВС противника.

Исход операции был предрешен. Наше наступление началось с рассветом. Массированный огонь хорошо замаскированных танков противника и большая плотность огня противотанковых установок при плотной поддержке с воздуха остановила наше наступление по всем направлениям в радиусе 16 км. К полудню нашим войскам был отдан приказ вернуться на плацдармы. Мы потеряли 250 танков, больше чем за все дни войны. Противник потерял 50 машин.

11.00: когда стало ясно, что наше наступление безнадежно увязло, я позвонил в штаб Второй армии и попросил позвать генерала Мамуна. Начальник его штаба сказал, что он отдыхает. Командиры урывали возможность поспать, когда могли, но обычно не во время боя, и, как правило, они подходили к телефону, когда им звонили из Генштаба. Я не настаивал, чтобы его разбудили.

13.00: в Центр 10 прибыл президент. Когда ему доложили о судьбе операции, он приказал мне ехать на фронт, чтобы поднять боевой дух солдат. Не прошло и часа, как я уже был на пути к каналу в третий раз.

16.00: я приехал в штаб Второй армии на передовой и попросил позвать Мамуна. Мне сказали правду. У него произошел нервный срыв, и он слег. Когда все утро стали приходить донесения об отражении наших атак и растущих потерях среди его солдат, ему было все труднее их принимать. Вдруг он упал в обморок. С того момента он лежал в постели, в сознании, но неспособный выполнять свои обязанности.

Я пошел навестить его. Мамун хотел сесть, но врач у постели не позволил ему это сделать. В нескольких словах врач на ухо сказал мне, что Мамуна надо эвакуировать; он нуждался в услугах специалиста. Но когда я предложил Мамуну поехать в госпиталь Маади для лечения, он стал умолять меня позволить ему остаться с его солдатами: утром ему будет лучше и он сразу же вернется к исполнению своих обязанностей. Я отказался это разрешить; но в ответ на его просьбу отложил эвакуацию до следующего дня, пока мы не увидим, как он себя чувствует. (Его состояние не улучшилось на следующий день, и он находился в госпитале еще какое-то время после заключения соглашения о прекращении огня).

Затем я занялся сбором остатков его армии. Я спешно созвал совещание офицеров штаба Мамуна, обсудил с ними оперативное положение и передал приветствие и ободряющее послание президента. Я позвонил командирам дивизий на передовой и передал эти послания им. Я также сказал генералу Ораби, командиру 21-ой бронетанковой дивизии, что намерен немедленно поехать на Синай, чтобы увидеться с ним. (Ораби не советовал мне делать это, говоря, что скоро стемнеет и мой водитель заблудится, а поле боевых действий — неподходящее место для начальника Генштаба. Но я настоял на своем. Восстановление ресурсов и боевого духа было неотложной задачей).

17.00: покинув штаб 2-й армии, я направился на юг к ближайшему мосту. Когда я подъехал, артиллерия противника еще вела обстрел, а мост был разрушен. Я поехал к следующему мосту, но его убрали, чтобы избежать уничтожения при обстреле. Я никак не мог пересечь канал в центральном секторе.

Я решил вернуться в штаб Второй армии. Уже стемнело, и мы медленно ехали мимо бесконечного числа пропускных пунктов и пунктов проверки пароля. Не успели мы подъехать к разрушенному мосту, как противник возобновил обстрел. Мы рванулись вперед, лавируя между разрывами снарядов. Моя машина не пострадала, но в машину взвода охраны, идущую следом, попал снаряд, и один из солдат был ранен.

20.00: наконец мы вернулись в штаб Второй армии. Я вновь позвонил Ораби, чтобы объяснить, почему я не смог приехать и пожелать ему удачи. Затем я отправился в Каир.