Владимир Снегирев - Смертоносный вирус «А». Кто «заразил» СССР Афганской войной

— Если нам удастся напасть на след Кармаля, мы привезем его в Афганистан и здесь расстреляем как агента ЦРУ.

Биляк, получивший на сей счет твердые инструкции из Москвы, опять оставил слова Амина без комментариев.

Бабрак Кармаль летом и осенью 1978 года стал большой головной болью не только для халькистов, но и для Москвы. С одной стороны, его, опытного афганского революционера, преданного идейного борца, проверенного и испытанного друга СССР, следовало оберегать от мести «соратников». С другой, нельзя было давать Тараки и Амину даже малейшего повода для недовольства. Эти два человека олицетворяли собой реальную и законную власть, которой требовалось выражать уважение и поддержку. Кармаль же вовсе не желал тихо отсиживаться в своей невольной ссылке, он принимал у себя других видных парчамистов, обсуждал с ними планы борьбы с врагами. И об этом почти сразу же становилось известно Кабулу: служба безопасности плотно обложила своей агентурой опального революционера.

Амин прекрасно понимал, что Чехословакия дала укрытие его недругу не сама по себе, а только заручившись согласием Москвы. Поэтому не упускал возможности попенять советским товарищам: что же это вы покрываете заговорщика и агента ЦРУ? Он ведет против нас подрывную работу, а вы, получается, способствуете этому? Наконец, резидент КГБ Вилиор Осадчий разразился телеграммой в Центр, суть которой сводилась к тому, что надо бы приструнить товарища Кармаля.

«Бывший посол ДРА в Праге Кармаль Бобрак (именно так продолжали тогда писать в документах фамилию афганского лидера. — Авт .), которому чешские товарищи предоставили политическое убежище, после смещения с должности посла и его отказа вернуться на родину ведет среди парчамистов, находящихся за рубежом (в капиталистических и социалистических странах) и в Афганистане, работу по сплочению их для борьбы против существующего в Афганистане режима, против правящей Народно-демократической партии и правительства ДРА», — писал резидент.

Заместитель заведующего международным отделом ЦК Р.А. Ульяновский, ознакомившись с этой шифровкой, немедля вышел с запиской в секретариат ЦК: «Полагали бы целесообразным обратиться в ЦК КПЧ с предложением провести с К. Бобраком беседу о необходимости прекращения им деятельности, враждебной прогрессивному режиму в Афганистане». И вскоре советский посол в Праге получил указание встретиться с одним из руководителей чехословацкой компартии и передать ему просьбу: провести воспитательную беседу с афганским лидером. Тезисы этой беседы прилагались. Там, в частности, говорилось о том, что «подобная деятельность К. Бобрака ставит и тех, кто предоставил ему гостеприимство, и советских товарищей в ложное и затруднительное положение перед нынешним революционным режимом в Афганистане». Афганскому функционеру предписывалось «сделать из этого правильные выводы».

Говорят, Кармаль, молча выслушав сей приговор, мрачно заметил: «Погодите, совсем скоро советские товарищи заговорят со мной по-другому».

Как в воду смотрел.

А миссия партсоветника Харазова завершилась в Афганистане спустя три месяца. Он без всякого сожаления расстался с этой так и не понятой им страной, вернулся в тихий и уютный Вильнюс. В Москве сделал остановку, чтобы отдохнуть и подлечиться. Думал, что его пригласят на Старую площадь, начнут расспрашивать о ситуации в НДПА, поинтересуются его мнением насчет того, как строить отношения с «революционерами». Но шли дни, а из ЦК никто не звонил.

За два с половиной месяца, прошедших после Апрельской революции, в Афганистане было раскрыто около тридцати заговоров против новой власти. «Заговорщиков» арестовывали, быстренько выбивали из них признательные показания и после этого обычно расстреливали. Без всякого суда.

В августе по обвинению в государственной измене были арестованы начальник Генерального штаба Шахпур и начальник столичного госпиталя доктор Али Акбар. Оба они были беспартийными, но каток репрессий уже настигал всех, кто хоть в малой степени подозревался в нелояльности новой власти. Затем настал черед министра обороны.

Абдул Кадыр, как и раньше, не скрывал своего негативного отношения к распрям в НДПА. Министр прекрасно понимал, что добром для него это не кончится, однако природное упрямство побеждало здравый смысл. Когда в Кабуле был развернут узел закрытой связи, Кадыру позвонил министр обороны СССР маршал Устинов. Выслушав его поздравления и напутствия, Кадыр ответил:

— Товарищ маршал, я жизнь готов отдать за дело революции. Я искренний и преданный друг СССР. Но вы должны знать о том, что в нашей партии непорядок, там продолжаются разногласия. И теперь мы очень надеемся на ваших советников — на их волю и мудрость.

Он также попросил прислать подробные карты Афганистана.

— Карты мы вам немедленно пришлем, — ответил Устинов. — А насчет разногласий не волнуйтесь, все будет хорошо. Мы оперативно направим в Афганистан новых авторитетных советников. Думаю, что ваши руководители прислушаются к их мнению.

Карты Кадыр действительно получил едва ли не на следующий день. Они были секретными, поэтому после работы их надлежало под роспись сдавать генералу Горелову. А вот насчет разногласий… Новые советники прибывали в Афганистан каждый день, однако ситуация в партии становилась все хуже. К середине лета те парчамисты, которые не уехали за границу и не были брошены в тюрьмы, ушли в подполье.

Кадыр не был парчамистом. Он все еще пытался соблюсти свою непорочность, оставшись вне фракций. Но независимых к этому времени уже быть не могло. Те, кто не приползал на коленях к Тараки и Амину, клянясь им в личной преданности, автоматически причислялись к стану врагов и подлежали истреблению.

Еще в мае Амин как бы в шутку обратился к министру обороны с просьбой присвоить ему звание генерала.

— Но это не моя компетенция, — отговорился Кадыр. — Звание генерала может присвоить только глава государства.

— Ах, Кадыр, — погрозил ему пальцем Амин. — Просто ты не хочешь признать мои заслуги в успехе вооруженного восстания.

К тому времени в Кабуле уже была издана и широко распространялась брошюра, в которой все заслуги в успехе Апрельской революции приписывались Амину и халькистам.

А в августе он пригласил Кадыра в гости. Повод был подходящий: министра обороны ввели в состав ЦК партии, то есть оказали ему высшую степень доверия. Дочь Амина разлила по стаканам дорогой шотландский виски. На стене в гостиной висела карта Афганистана, выполненная из полудрагоценных камней.

— Видишь эту карту? — спросил хозяин дома. — От Сеистана до Бадахшана все твое. Теперь ты хозяин этой земли. Но с одним условием — если не пойдешь против меня. Иначе — смерть.