Владимир Рыжков - Белые пятна Второй мировой

То есть, с какой стороны ни посмотреть, мы видим некую переоценку тенденций, которые наблюдались накануне войны, видим, как Сталин идет на определенные уступки, вынужденно приспосабливаясь к этой новой кризисной, абсолютно кризисной ситуации.

При этом Сталин вошел в войну и вышел из нее с неизменным практически окружением. Никто не был задвинут, никто и не выдвинулся. Потому что, считал он, в такой ситуации нельзя бесконечно тасовать кадры. Во время войны происходит возвращение Вячеслава Молотова на позиции второго человека в стране. До войны Сталин его начал отодвигать. Когда он сам стал председателем Совета народных комиссаров, то вместо Молотова на пост своего первого заместителя поставил Вознесенского, молодого функционера. В 1939 году начались первые нападки на Полину Жемчужину, жену Молотова. И что же? Кто обращается к народу в первый же день войны? Молотов. Один из заместителей председателя СНК, один из членов Политбюро. Почему он? Да потому, что в стране все знают его не формальный, а фактический статус, его политический вес. И Сталин должен считаться с тем, что есть такие знаковые фигуры, у которых есть, если хотите, некая символическая власть. Тот же Ворошилов. Его накануне войны снимают со всех постов, потому что финская война была совсем неудачной, и его делают ответственным за эти поражения. А после 22 июня Ворошилов опять становится членом ГКО. Опять вопрос: почему? Да потому, что Сталин прекрасно осознает важность этих фигур для легитимности власти. Ведь все эти люди, ко всему прочему, легендарные фигуры революции.

Вернемся к началу, к созданию Государственного комитета обороны. Если посмотреть на обстоятельства принятия такого решения, то увидим нечто важное, что объясняет те тенденции, о которых мы сейчас говорили. Как это все произошло?

29 июня 1941 года Сталин находился в крайне удрученном и раздраженном состоянии. Он уехал на дачу из Наркомата обороны, где так и не смог добиться от военных, что же происходит. Сдали Минск, стало ясно, что дело совсем плохо, и если в первые дни были какие-то иллюзии, то они исчезли. Итак, Сталин уехал на дачу и 30-го просто не приехал в Кремль. Случай экстраординарный: система заточена на единоличное управление, и тут вождь, единодержец, не появляется в своем рабочем кабинете.

Молотов по каким-то признакам сделал вывод, что Сталин находится в сложном положении, о чем он сказал другим членам Политбюро. И они стали думать, что же им делать. Было ясно, что надо ехать к Сталину. А ехать к нему они боялись, потому что так было не принято – приезжать без вызова. В одиночку тоже никто не хотел ехать, чтобы не попасть под горячую руку. И тогда они придумали абсолютно гениальное решение: поехать к Сталину, во-первых, всем. А во-вторых, приехать к нему и не просто сказать: «Как вы, товарищ Сталин?», а предложить создать Государственный комитет обороны во главе со Сталиным. Вот с этим они и приехали к нему.

Здесь надо обратить внимание на три обстоятельства. Во-первых, они осмелились к нему приехать по своей инициативе, и это уже был важный шаг. Во-вторых, перед этим они собрались и договорились между собой. Они обговорили основные параметры этого, в общем, достаточно важного решения. И в-третьих, что такое было создание ГКО как высшего органа власти, в который вошли, помимо Сталина, эти его ближайшие соратники? Это было подтверждение полномочий прежде всего не Сталина. Он и так уже их имел. Это было формальное подтверждение высоких полномочий высших советских руководителей, которые окружали Сталина. Они становились членами Государственного комитета обороны, узкой руководящей группы, которая создавалась на время войны и все это время просуществовала.

То есть пусть и стихийно, но была выработана новая линия поведения самих соратников. Создание ГКО в таком виде стало формальным подтверждением их статуса. А потом – больше. Вслед за формальным подтверждением они получили административные права, затем возникли коллективные органы власти, и так далее.

Если попытаться предположить, что Сталин чувствовал, когда увидел приехавших к нему соратников, то прежде всего, я думаю, он прекрасно понял, почему они приехали. И главное, понял, что да, действительно они правы, нужно браться за дело.

Кроме того, он осознал, что сейчас придется всем в эту телегу впрягаться, и нужно будет самого себя немного укоротить. В каких терминах он это формулировал для себя, никто не знает. Но по смыслу он должен был сказать себе именно эти вещи: ну, что ж, будем с этими ребятами работать, нужно дать им шанс. Другого выхода нет. И все его последующие шаги свидетельствуют о том, что он мог именно так подумать в тот день, 30 июня.

Интересный момент. Предложение Сталин принял сразу, а вот по составу ГКО возникли сомнения. Дело в том, что приехавшие соратники не включили в состав ГКО Вознесенского, которого они не любили, потому что Сталин его выдвигал. По свидетельству Микояна, зафиксированному в его воспоминаниях, Сталин спросил его: «Ну а как же вот Вознесенский, Микоян?» Соратники ответили: «Нет, мы считаем, что кто-то должен остаться в Совнаркоме. Пусть он занимается Совнаркомом». И Сталин сказал: «Ну хорошо». Правда, через какое-то время он обоих все равно ввел в ГКО, но тогда спорить не стал.

Сам ГКО никаких формализованных полномочий не получил, просто было объявлено, что это высший орган страны на время войны. Но если провести сравнительный анализ довоенной, военной и послевоенной системы руководства, то видно, что на всем протяжении сталинского правления всегда существовали так называемые руководящие группы Политбюро. Сам этот орган никогда не функционировал в своем полном составе. Сталин создавал руководящие группы. До войны она называлась «пятерка», после войны – «шестерка», «семерка», «восьмерка», «девятка» и так далее. Так вот ГКО, по существу, был такой же руководящей группой. Отличие в том, что до войны эти руководящие группы как бы выбирались Сталиным, они никак не формализовывались. Он просто говорил: «Ты, ты, ты – завтра мы собираемся и решаем тот вопрос». А вот во время войны произошла формализация этой группы в виде ГКО, и это уже принципиально иная ситуация. То есть теперь он не мог назначать, кто должен собраться. Они все как члены ГКО имели полное право собираться на заседания, правда, они не проводились как заседания ГКО, все ограничилось встречами в кабинете Сталина, но формально они были членами этой руководящей группы.

У ГКО не было своего секретариата. Члены ГКО пользовались штатом, техническим персоналом особого сектора ЦК. То есть канцелярией Сталина, которая обслуживала Политбюро. Протоколы не велись. Просто фиксировались постановления. Но постановления, если сравнить их с протоколами заседаний Политбюро, оформлены абсолютно идентичным образом. Просто потому, что делали их одни и те же люди. Только когда было создано оперативное бюро ГКО, особенно после того, как его возглавил Берия в 1944 году, появилась специальная канцелярия, которую возглавил Ордынцев, помощник Берия. И тут уже можно ожидать наличия значительного делопроизводства. Насколько значительного, мы пока не знаем, потому что оно – увы! – до сих пор на секретном хранении.