Игнатиус Донелли - Атлантида. Мир до потопа

Порядки относительно властей и должностей с самого начала были установлены следующие. Каждый из десяти царей в своей области и в своем государстве имел власть над людьми и над большей частью законов, так что мог карать и казнить любого, кого пожелает; но их отношения друг к другу в деле правления устраивались сообразно с Посейдоновыми предписаниями, как велел закон, записанный первыми царями на орихалковой стеле, которая стояла в средоточии острова — внутри храма Посейдона. В этом храме они собирались то на пятый, то на шестой год, попеременно отмеривая то четное, то нечетное число, чтобы совещаться об общих заботах, разбирать, не допустил ли кто-нибудь из них какого-нибудь нарушения, и творить суд. Перед тем как приступить к суду они всякий раз приносили друг другу вот какую присягу: в роще при святилище Посейдона на воле разгуливали быки; и вот десять царей, оставшись одни и вознесши богу молитву, чтобы он сам избрал для себя угодную жертву, приступали к ловле, но без применения железа, вооруженные только палками и арканами, а быка, которого удалось изловить, подводили к стеле и закалывали над ее вершиной, так чтобы кровь стекла на письмена. На упомянутой стеле помимо законов было еще и заклятие, призывавшее великие беды на головы того, кто их нарушит. Принеся жертву по своим уставам и предав сожжению все члены быка, они растворяли в чаше вино и бросали в него каждый по сгустку бычьей крови, а все оставшееся клали в огонь и тщательно очищали стелу. После этого, зачерпнув из чаши влагу золотыми фиалами и сотворив над огнем возлияние, они приносили клятву, что будут чинить суд по записанным на стеле законам и карать того, кто уже в чем-либо преступил закон, а сами в будущем по доброй воле никогда не поступят противно написанному и будут отдавать и выполнять лишь такие приказания, которые сообразны с отеческими законами. Поклявшись такой клятвой за себя самого и за весь род своих потомков, каждый из них пил и водворял фиал на место, в святилище бога, а затем, когда пир и необходимые обряды были окончены, наступала темнота и жертвенный огонь остывал, все облачались в прекраснейшие иссиня-черные столы, усаживались на землю при клятвенном огневище и ночью, погасив в храме все огни, творили суд и подвергались суду, если кто-либо из них нарушил закон; окончив суд, они с наступлением дня записывали приговоры на золотой скрижали и вместе с утварью посвящали богу как памятное приношение.

Существовало множество особых законоположений о правах каждого из царей, но важнее всего было следующее: ни один из них не должен был подымать оружия против другого, но все обязаны были прийти на помощь, если бы кто-нибудь вознамерился свергнуть в одном из государств царский род, а также по обычаю предков сообща советоваться о войне и прочих делах, уступая верховное главенство царям Атлантиды. Притом нельзя было казнить смертью никого из царских родичей, если в совете десяти в пользу этой меры не было подано свыше половины голосов.

Столь великую и необычайную мощь, пребывавшую некогда в тех странах, бог устроил там и направил против наших земель, согласно преданию, по следующей причине. В продолжение многих поколений, покуда не истощилась унаследованная от бога природа, правители Атлантиды повиновались законам и жили в дружбе со сродным им божественным началом: они блюли истинный и во всем великий строй мыслей, относились к неизбежным определениям судьбы и друг к другу с разумной терпеливостью, презирая все, кроме добродетели, ни во что не ставили богатство и с легкостью почитали чуть ли не за досадное бремя груды золота и прочих сокровищ. Они не пьянели от роскоши, не теряли власти над собой и здравого рассудка под воздействием богатства, но, храня трезвость ума, отчетливо видели, что и все это обязано своим возрастанием общему согласию в соединении с добродетелью, но, когда это становится предметом забот и оказывается в чести, оно же идет прахом, а вместе с ним гибнет и добродетель. Пока они так рассуждали, а божественная природа сохраняла в них свою силу, все их достояние, вкратце нами описанное, возрастало. Но когда унаследованная от бога доля ослабела, многократно растворяясь в смертной примеси, и возобладал человеческий нрав, тогда они оказались не в состоянии долее выносить свое богатство и утратили благопристойность. Для того, кто умеет видеть, они являли собой постыдное зрелище, ибо промотали самую прекрасную из своих ценностей; но неспособным усмотреть, в чем состоит истинно счастливая жизнь, они казались прекраснее и счастливее всего как раз тогда, когда в них кипела безудержная жадность и сила.

И вот Зевс, бог богов, блюдущий законы, хорошо умея усматривать то, о чем мы говорили, помыслил о славном роде, впавшем в столь жалкую развращенность, и решил наложить на него кару, дабы он, отрезвев от беды, научился благообразию. Поэтому он созвал всех богов в славнейшую из своих обителей, утвержденную в средоточии мира, из которой можно лицезреть все причастное рождению, и обратился к собравшимся с такими словами…» {1} 　

[Здесь рассказ Платона прерывается.]

Нет ничего невероятного в этом повествовании, пока автор описывает великий, богатый, культурный и образованный народ.

Почти в каждой части платоновской истории можно провести параллели с описаниями народов Египта и Перу. Действительно, в некоторых отношениях выводы Платона об Атлантиде совпадают с описаниями Геродота о великолепии Египта или с картиной благосостояния и цивилизации Перу, данной Прескоттом [31]в его «Завоевании Перу» {2} . Он говорит: «Самый знаменитый из перуанских храмов, гордость столицы и чудо империи, был в Куско, который, благодаря щедрости правителей, стал так богат, что получил название Корисанча, «Золотое место»… Внутренняя часть храма была подобна золотой россыпи. Западная стена была украшена изображением божества, представляющим собой человеческое лицо среди многочисленных лучей света, исходящих от него во всех направлениях, как мы обычно изображаем солнце. Оно было выгравировано на массивной золотой пластине огромных размеров, густо усыпанной изумрудами и другими драгоценными камнями… Стены и потолок были покрыты золотыми орнаментами; все убранство храма сияло блеском отполированных пластин и сверкало драгоценными металлами. Карнизы были сделаны так же».

В повествовании Платона нет чудес, нет мифов, нет сказок о богах, горгонах, гоблинах и великанах. Это простая и доступная история о людях, которые строили храмы, корабли и каналы, жили земледелием и, занимаясь торговлей, путешествовали по соседним странам. Ранняя история большинства народов начинается с мифов о богах и демонах, но здесь нет ничего похожего. Мы видим путешественника, приехавшего в страну, женившегося на одной из местных женщин и поселившегося там. Со временем от него произошел великий народ. Это напоминает одну историю, рассказанную Геродоту египетским жрецом: «В течение 11 340 лет, когда они утверждали свои права, — говорит Геродот, — не появлялось никакое божество в человеческом облике… они абсолютно отрицали возможность происхождения человека от божества». Если бы Платон пытался нарисовать в своем воображении полную чудес историю, у нас не было бы такого простого и доходчивого повествования. Он поведал бы нам легенду, похожую на предания греческой мифологии, полные приключений богов и богинь, нимф, фавнов и сатиров.