Пётр Толочко - Украина между Россией и Западом: историко-публицистические очерки

Можно ли представить на месте нынешних «прозревших», скажем, историка Н. И. Костомарова, который принялся бы переписывать свои труды после смерти царя Николая I, или историка С. Ф. Платонова, занявшегося бы тем же после Октябрьской революции 1917 года? Будучи лично свободными, они не согласовывали свое творчество с правящим режимом, даже если это не нравилось последним. С. Ф. Платонову и многим его коллегам пришлось заплатить за это жизнью.

Истории неизвестны государственные режимы, которые не любили бы комплиментарного к себе отношения интеллектуальной элиты. Однако призвание последней состоит не в том, чтобы тешить самолюбие сильных мира сего, а чтобы быть им оппонентом, причем независимо от того, какова в данный момент форма государственного правления — либерально-демократическая или авторитарная. Если этой исторической миссии она не выполняет, тогда, по сути, теряет и право называться элитой.

Т. Г. Шевченко писал то, что думал, в условиях наивысшего расцвета абсолютной монархии. Страшно даже предположить, что было бы, если бы он не обладал внутренней свободой. Обрела бы Украина такого апостола правды и свободы? Но мы знаем, к сожалению, и другие примеры, когда правнучатые коллеги Шевченко по поэтическому цеху верой и правдой служили советскому режиму, а после его крушения перелицевались в национал-патриотов и вновь оказались востребованы государством.

Конечно, для таких людей (историков, поэтов или политиков) свобода — не что иное, как высочайшее соизволение. Для Пушкина, Шевченко, Франко и других она органически связана с такими понятиями, как «совесть», «порядочность», «долг», для нынешних «прозревших» такой зависимости не существует, поэтому у них возможно такое странное отречение: только от содеянного, но не от полученного за это содеянное (званий, премий, орденов и др.). Да и от содеянного не столько самими, сколько другими, иначе пришлось бы отречься от себя, на что так никто и не решился.

Мы имеем специфически украинское представление о государстве. Как показали годы независимости, для нас это не органический институт внутреннего развития, а благоприобретенная форма независимого правления, причем в значительной мере персонифицированная. Так называемая «розбудова держави» сводится не к выработке незыблемых юридических основ, которые должны покоиться на глубинных отечественных (в широком значении этого слова) традициях государственности и пользоваться уважением в обществе, а к поиску удобной для той или иной политической группировки и ее вождей формы властвования.

В свое время рвавшаяся к власти оппозиция инициировала законодательное ограничение полномочий президента Л. Д. Кучмы. Однако как только забрезжила надежда занять этот высокий пост самой (затем она действительно его получила), стала делать все, чтобы вернуть прежний объем полномочий. Конечно, нет гарантий, что, потеряв пост после очередных выборов, эта политическая сила вновь не реанимирует идею урезания «царских» полномочий президента. То есть она пытается строить государство под себя, а не встраивается в его стабильную структуру.

Как показал опыт «оранжевой революции» 2004 года, украинская государственность еще не построила прочного гражданского фундамента. И дело здесь не в том, что бедные люди вышли протестовать на улицу (в этом нет ничего неестественного), а в том, что на улицу их вывели богатые для достижения своих властных амбиций и что богатые спровоцировали «улицу» на акции неуважения к государству и его институтам. Яркий пример — блокирование государственных учреждений, в которых находилась легитимная власть. В конечном счете это было неуважением к свободе, которая якобы отстаивалась на Майдане. Но о какой свободе можно говорить, если Киев жил в состоянии психологического террора (парализованный транспорт, вой сирен, бессонные ночи киевлян, не разделявших анархического энтузиазма Майдана)? Свобода «революционеров» явно вышла за те границы, где начиналась свобода людей с другими убеждениями.

Если такие конфликты происходят в странах, которые принято называть демократическими, то они разрешаются там посредством или переговоров, или (если переговоры невозможны) адекватного силового противодействия толпе, вышедшей за рамки закона. В таких случаях в ход идут испытанные аргументы демократии — дубинки, водометы, слезоточивый газ. Недавний пример — события в Венгрии, где на пути оппозиции встала ответственная за судьбы общества и государства власть, не позволившая меньшинству дестабилизировать политическую ситуацию в стране.

Украинское государство не обладает такой устойчивостью. От легкого псевдореволюционного ветерка в 2004 году оно рассыпалось. Ныне государство также спокойно взирает, как готовится новая революция. Ее организаторы разъезжают по стране, ведут агитацию за весенний поход на Киев, целью которого является устранение нынешней власти, а последняя не может внятно объяснить обществу даже то, законны ли эти действия. Как не было сделано этого и в случае с захватом оппозиционными депутатами электрощитовой в здании Верховной рады, а ведь это, по сути, был внутрипарламентский Майдан, своеобразный пролог к весенним событиям.

Разумеется, ничего хорошего в этом нет ни для власти, ни для оппозиции. У обеих под ногами зыбкая почва. Уличная, или майданная, стихия способна еще более ослабить и без того шаткие государственные устои, но не укрепить их. Современная история знает немало примеров (преимущественно в так называемых странах третьего мира), когда аморфное государство порождает не свободу и справедливость, а постоянное насилие, перманентный гражданский хаос. Государство, периодически сотрясаемое акциями социальной смуты, провоцируемыми безответственной оппозицией, может считаться таковым очень условно. Украинской политической элите уже пора преодолеть состояние недоросля и понять это.

К сожалению, ничто не указывает на то, что отечественная государственность способна преодолеть трудности роста. Путь, характеризующийся балансированием полномочий ветвей власти, чем Украина занята уже несколько лет, непродуктивен. Ни к чему, кроме как к параличу государственного управления, он не может привести. По сути, такого баланса нет нигде, и уж точно его нет на цивилизованном Западе, куда наши национал-патриоты стремятся всей душой.

Общество всегда нуждается в харизматическом лидере. И не важно, как он называется: царь, король, президент или канцлер. Главное — чтобы в его руках была сосредоточена вся полнота исполнительной власти и ответственность за нее. По сути, ничего нового придумывать не нужно. Если мы хотим, чтобы таковым был президент, можно взять образец США, если хотим, чтобы первым лицом в стране стал премьер-министр, следует обратиться к опыту ФРГ или Великобритании.