Николай Карпов - Трагедия белого юга. 1920 год

Не имея организованного тыла, не подготовив в тылу ни одной укрепленной полосы, ни одного узла сопротивления и отходя по местности, где население научилось ее ненавидеть, Добровольческая армия стала безудержно катиться назад.

По мере того как развивался успех противника и обнаруживалась несостоятельность Вашей стратегии и Вашей политики, русское общество стало прозревать. Все громче и громче стали раздаваться голоса, требующие смены некоторых лиц командного состава, предосудительное поведение которых стало достоянием общества, и назывались имена начальников, имя которых среди общего падения генералов оставалось незапятнанным.

Отравленный ядом честолюбия, вкусивший власти, окруженный бесчестными льстецами, Вы уже думали не о спасении Отечества, а лишь о сохранении власти.

17 октября генерал Романовский телеграммой запросил меня, какие силы мог бы я выдвинуть из состава Кавказской армии на помощь Добровольческой. Я телеграммою от 18-го октября за № 03533 ответил, что «при малочисленности конной дивизии — переброской 1—2 дивизий дела не решить». Остающиеся части Кавказской Армии, ввиду их малочисленности, я предлагал свести в отдельный корпус, оставив во главе его генерала Покровского.

Стратегическое решение напрашивалось само собою — объединение сосредоточенных в районе Купянска 4-го Донского, 3-го Конного корпусов, Терской отдельной Донской дивизии с вновь перебрасываемыми тремя с половиной кубанскими дивизиями и использование для управления конной массой штаба Кавказской армии. На этом решении настаивали все три командующих армиями, в том числе и генерал Май-Маевский, но в желании старших военачальников, армии и общества видеть меня во главе войск, действующих на главнейшем направлении Вы уже видели для себя новую опасность. Еще при взятии Царицына, когда бывший все время начальником штаба моей армии генерал Юзефович предложил сосредоточить в районе Харькова крупные массы конницы, объединив их под моим начальством, Вы на совещании высказали достойное Вас предположение, что мы стремимся «первыми войти в Москву». Теперь падение обаяния Вашего имени Вы видели не в Ваших ошибках, а в непостоянстве толпы, нашедшей себе нового кумира. Из Кавказской армии были взяты только две дивизии, и, хотя впоследствии сама обстановка вынудила Вас перебросить все три с половиной дивизии, но время было упущено безвозвратно, и вводимые в бой по частям войска терпели поочередно поражение. Еще 21 ноябри Вы, в ответ на мои повторные настояния, писали мне, что после детального обсуждения «отказываетесь от предложенной мною перегруппировки, а через 10 дней, когда выяснилась уже потеря Харькова и неизбежный отход в Донецкий бассейн, Вы телеграммой вызвали меня для нового назначения, «принятия Добровольческой армии с подчинением мне конной группы». Об оказании серьезного сопротивления противнику думать уже не приходилось, единственное, что еще можно было сделать,— это попытаться вывести армию из-под удара, вывести армию и, отведя ее на соединение с Донской армией, прикрыть Ростовское направление. Я это сделал после тягчайшего 550-верстного флангового марша.

По мере того как армия приближалась к Ростову и Новочеркасску, тревога, неудовольствие росло: общество и армия отлично учитывали причины поражения, и упреки Вашему командованию раздавались все громче и громче.

Вы видели, как пало Ваше обаяние и власть выскальзывала из Ваших рук. Цепляясь за нее в полнейшем ослеплении, Вы стали искать кругом крамолу и мятеж. 9 декабря я подал Вам рапорт с подробным указанием на причины постигших нас неудач и указанием необходимости принятия спешных мер для улучшения нашего положения.

Я указал на необходимость немедленно начать эвакуацию Ростова и Новочеркасска, принять срочные меры по укреплению плацдарма на правом берегу Дона и т.д. Ничего сделано не было, и в ответ на рапорт мой последовала телеграмма всем командующим армиями с указанием на то, что «некоторые начальники позволяют себе делать мне заявления в недопустимой форме» и «требованием беспрекословного повиновения».

В середине декабря имел необходимость выяснить целый ряд вопросов (мобилизация населения и конская мобилизация в занятом моей армией Таганрогском округе, разворачивание некоторых кубанских частей и т.д.) с генералами Покровским и Сидориным, просил их прибыть в Ростов для свидания со мною. Телеграмма эта была сообщена мною в копии генералу Романовскому. На следующий день я получил Вашу циркулярную телеграмму всем командующим армиями, в коей указывалось на недопустимость моей телеграммы и запрещался командующим выезд из пределов их армий. По-видимому, этими мерами Вы собирались пресечь возможность чудившегося Вам заговора Ваших близких помощников.

20 декабря Добрармия была расформирована и я получил от Вас задачу отправиться на Кавказ для формирования Кубанской и Терской конницы. По приезде в Екатеринодар я узнал, что несколькими днями раньше на Кубань прибыл генерал Шкуро, получивший от Вас ту же задачу, хотя Вы это впоследствии пытались отрицать, намекая, что генерал Шкуро действует самовольно.

Между тем в печати генерал Шкуро совершенно определенно объявил о данном Вами ему поручении, и заявление его Вашим штабом не опровергалось. При генерале Шкуро состоял Генерального штаба полковник Гонтарев, командированный в его распоряжение генералом Вязьмитиновым, при нем же состояли неизвестно для меня кем командированные два агента контрразведывательного отделения братья Карташовы. Последние вели специально против меня агитацию среди казаков, распространяя слухи о моих намерениях произвести переворот, опираясь на «монархистов», и желании принять «германскую ориентацию».

В конце декабря генерал Шкуро был назначен командующим Кубанской армией, а я, оставшись не у дел, прибыл в Новороссийск. Еще 25 декабря я написал Вам рапорт, указывая на необходимость удержания Новороссии и Крыма и на неизбежность развала на Кубани, куда можно было бы перенести борьбу. Доходившие из этих мест тревожные слухи в связи с пребыванием моим в столь тяжелое для Родины время «не удел», не могли не волновать общество. О необходимости использовать мои силы Вам указывалось неоднократно и старшими военачальниками, и государственными людьми, и общественными деятелями. Указывалось, что при полной самостоятельности Новороссийского и Крымского театров разделение командования в этих областях необходимо. Подобная точка зрения поддерживалась и английским командованием. Лишь через три недели, когда потеря Новороссийска стала почти очевидной, Вы согласились на назначение меня помощником генерала Шиллинга по военной части. 28 января, вдень моего отъезда из Новороссийска, я уже получил телеграмму генерала Романовского, что «ввиду оставления Новороссии должность помощника главноначальствующего замещена не будет».