Юрий Пантелеев - Морской фронт

— С углем плохо, — продолжал генерал. — Хотя запасы у нас немалые. Но они хранятся в Угольной гавани Торгового порта, а это сейчас уже всего лишь в трех километрах от переднего края. Фашисты знают, что значит для нас уголь, и все время, мерзавцы, держат склад под артиллерийским огнем. Лишь только появится маленький буксирчик, а они уже открывают стрельбу. Этой ночью усиленно бомбили гавани Торгового порта, и особенно Угольную гавань, сбросили много зажигательных бомб. Хорошо, что начальник участка Мамруков — человек энергичный. Под его руководством быстро справились с огнем, и топливо не погибло.

Доклад начальника тыла прервал оперативный дежурный. Он доложил: командир дозорного охотника сообщил, что его обстреляла батарея на мысу Ино. Раньше ее здесь не было. С Лавенсари доносят, что две канонерские лодки финнов обстреляли наш пост связи и наблюдения на острове Соммерс. Правда, наши торпедные катера заставили врага укрыться в шхерах. Но так или иначе, о появлении батареи на мысе Ино я приказал сообщить капитану 1 ранга Мещерскому, который с отрядом кораблей продолжал почти ежедневно ставить в этом районе минные заграждения. Постановки прошли благополучно и значительно усилили оборону подступов к Кронштадту и Ленинграду в самые страшные сентябрьские дни.

Фашисты истерически кричали по радио, что Балтийского флота больше не существует. И если пока что они не чувствовали особенной боли от атак наших подлодок и от массовых минных постановок, то все больше и больше болела голова у маршала фон Лееба от огня флотских орудий и от яростных атак бойцов морской пехоты.

Все сроки занятия Ленинграда, назначенные Гитлером, оказались липовыми, было от чего бесноваться фон Леебу — такая затяжка ничего хорошего ему не сулила.

Все больше усложнялась обстановка на Моонзундских островах. В очередном донесении от генерала Елисеева сообщалось, что фашисты собрали значительные силы десанта, под прикрытием авиации форсировали узкий пролив и в ночь на 13 сентября высадились на острове Муху. Идут кровопролитные бои. Противник хотя и несет большие потери, но все же может еще подбрасывать резервы, а главное — у него сильная авиация. А у нас никаких резервов. Тяжело было нам, штабным работникам, от сознания, что мы ничем не можем помочь гарнизонам архипелага. Безусловно, немцы приурочили наступление на острова к дням штурма Ленинграда, им позарез нужно освободить свои дивизии в Эстонии и бросить их под Красное Село. Но героические защитники островов крепко вцепились в немецкие дивизии, держат и перемалывают их.

Стало известно, что фашисты усилили морские перевозки между Таллином и Хельсинки и по внутренним шхерным фарватерам на Выборг. Вражеские подводные лодки обнаружены в районе банка Нагаево — остров Гогланд и три сторожевых катера у острова Родшер. Канлодки противника вновь пытались уничтожить наши наблюдательные посты на островах Нерва и Соммерс.

Командующий флотом принял решение послать подводные лодки с задачей поставить мины на рейде Таллина и в Выборгском заливе. В тот же день такое распоряжение было передано командиру бригады подлодок капитану 1 ранга Египко. На разведку района Таллина 12 сентября дополнительно вышла подводная лодка «М-97». На другой день к острову Соммерс направилась «М-77». Поход в район Хельсинки пока был отставлен, так как вернувшиеся из этого района командиры лодок «М-98» и «М-102» докладывали о густом минировании, о большом числе плавающих мин, встретившихся у них на пути.

Комфлот в тот день возвращался из Ленинграда значительно раньше, чем обычно. Я встретил его на штабной пристани в Итальянском пруду — напротив штаба флота — и сразу ощутил: случилось что-то из ряда вон выходящее.

Молча и сумрачно стоял он на пристани, выслушивая рапорты дежурной службы, затем быстро прошел в кабинет. Вызвал меня, начальника оперативного отдела и начальника тыла.

Из разговоров по телефону со штабом морской обороны Ленинграда нам было известно, что Ленинград готовится к уличным боям, к обороне каждого квартала, каждого дома. Создана особая организация — штаб внутренней обороны города, выделены специальные части. Все это мы воспринимали как логичную военную необходимость, как предосторожность. Однако те новости, с которыми прибыл комфлот, были для нас полнейшей неожиданностью…

С карандашами и рабочими тетрадями в руках мы молча приготовились записывать приказания.

Окинув нас взглядом, вице-адмирал сказал:

— Положение на фронте критическое, идут ожесточеннейшие бои. Ленинград будем защищать до последней возможности. Но все возможно. На тот случай, если фашисты прорвутся в город, на предприятиях и военных объектах созданы «тройки» по уничтожению всего, что может захватить враг. Минированы будут все мосты, заводы, предприятия… Если противник ворвется в город, он погибнет под его руинами.

Наступила долгая, мучительная пауза. Комфлот вытер вспотевший лоб и продолжал:

— Ставка требует, чтобы ни один корабль, ни один склад с имуществом, ни одна пушка в Кронштадте не достались врагу. Если обстановка потребует, все должно быть уничтожено. Штабу и тылу флота срочно составить план минирования каждого корабля, форта, склада… Людей перед взрывом будем свозить на берег, формировать в отряды и направлять на фронт. Предупреждаю, — комфлот нахмурил брови, — об этом решении могут знать лишь непосредственные исполнители… Ясно?

Никто никаких вопросов не задавал. Да и что можно было спрашивать?!

Поначалу мы были ошеломлены. В голове бродили разные невеселые мысли. Вот где нужна была вся сила нашей политической работы!

И она дала себя знать.

Военком штаба Л. В. Серебренников созвал коммунистов отделов, которые так или иначе были причастны к разработке этого страшного плана… И как бы каждому из нас ни было горько, все же брало верх сознание, что выполнить приказ Ставки — это наш долг коммунистов.

Вызывались командиры соединений с военкомами, уточнялись всевозможные детали предстоящего дела, подсчитывалось потребное- количество взрывчатого вещества, устанавливался план расстановки на фарватерах кораблей и в каком порядке будут доставляться команды на берег. Важно было подобрать исполнителей— особо выдержанных, надежных коммунистов, в чьи руки вручались рубильники замыкания специальных проводов. Надо было принять все меры, чтобы избежать несчастных случаев, могущих привести к катастрофе.

Меньше всего мы беспокоились о злом умысле, ибо слишком крепка и спаяна огромная партийная организация флота, но бдительность, самая строгая бдительность— вот что требовалось от каждого коммуниста.

Вечером, когда материалы переписывались машинистками и наступила невольная пауза, ко мне зашел начальник тыла Митрофан Иванович Москаленко. По привычке он основательно и плотно уселся в кресло, подальше отодвинул пепельницу, рулоны с картами и хозяйским глазом начал осматривать кабинет, ожидая, пока я кончу говорить по телефону.