Жерар Сивери - Филипп Август

Уладив эти вопросы, король Франции снова проявил интерес к своему противнику, о котором приходили странные донесения. Согласно Ригору, в течение 1192 года Филипп узнал, что Ричард снова готовит на него покушение: якобы исмаилиты, по наущению Ричарда, намереваются его убить, когда он будет находиться в замке Понтуаз. «Душа короля пребывала в смятении и тревоге». Страх заставил его спешно покинуть свою резиденцию и набрать внушительную стражу, которая охраняла его день и ночь. Этот психоз, вызванный донесениями об ассасинах, обострил его прежнюю тревогу. Желая избежать покушения, он отправил посланцев к главе исмаилитов, но тот ответил ему, что у него никогда не было намерения совершать такое преступление.

Именно при этих обстоятельствах Филипп узнал в 1193 году, что император удерживает в плену Ричарда Львиное Сердце. Злоключения короля Англии начались с одной бури, которая прибила его к берегам Далмации и заставил продолжить свой путь по суше. Он путешествовал инкогнито с несколькими рыцарями — настолько опасался, как бы его не взяли в плен и не потребовали с него огромный выкуп. Наконец он достиг герцогства Австрийского и уже считал себя в безопасности. Но герцог Австрийский, которого Ричард глубоко оскорбил, когда в пору пребывания за морем бросил его штандарт в грязь, взял короля под стражу в декабре 1192 года, а затем выдал императору Генриху VI [111] G. Rigord,p. 37; G. Leb.,p. 71. .

В изложении французского хрониста Ригора рассказ о тернистом пути назад и пленении Ричарда грешит краткостью, слишком упрощающей факты, а также некоторыми упущениями. Разумеется, Филипп Август не нес ответственности за первые злоключения Ричарда, но этого нельзя сказать о той выгоде, которую он постарался из них извлечь, а также о долгой задержке, которая за этим последовала [112] A.PA, № 440; Филипп II просил, чтобы герцог Леопольд Австрийский удержал Ричарда в своем плену. . Едва узнав, что король Англии стал пленником императора, Филипп отбросил всякую нерешительность. Уже находясь в союзе с Иоанном Безземельным, он поддерживал его желание завладеть французскими фьефами Ричарда. В то же время Капетинг аннексировал французский Вексен и Жизор, несмотря на свое обещание, данное в 1191 году [113] J. Boussard, F.PA, р. 273. . Таким образом, он воспользовался тяжелым положением своего противника, однако при этом он дождался, когда Ричард покинет Святую Землю, и даже мог утверждать, что дал ему приличную отсрочку для возвращения в свои владения. Тем не менее соблюл ли он обычай, формально запрещавший покушаться на имущество крестоносца в его отсутствие? Утверждать это означало бы проявить крайнюю снисходительность, и Ригор не вдается в столь опасные рассуждения. Более того, искусный дезинформатор, он обходит молчанием невероятные инициативы двух сообщников, короля Филиппа и Иоанна Безземельного, которые предложили императору значительные суммы за то, чтобы он удерживал в своей темнице короля Ричарда.

Желая отсрочить его освобождение, они предложили Генриху VI 80 000 марок серебра в том случае, если король Англии не вернется до 29 сентября 1194 года. Король Филипп обязался выплатить 50 000 марок, а Иоанн — 30 000. Они считали эту отсрочку необходимой для завоевания континентальных владений главы дома Плантагенетов. В январе 1194 года они заключили пакт о разделе своей добычи. Иоанн должен был держать от короля Франции Аквитанию, Нормандию, Анжу, Мэн и Турень, за исключением Тура, некоторых других городов Турени и части Нормандии, расположенной к востоку от реки Итон. Графы Блуа и Перша также получали некоторые фьефы и крепости. Очевидно, это соглашение было лишь одним из звеньев прекрасного плана, который закрепил бы явный успех Филиппа; даже не дожидаясь его выполнения, Иоанн Безземельный пообещал стать верным вассалом Филиппа, подчиниться суду его курии за каждый из фьефов, который он держал от короля Франции, и не заключать мира со своим братом без его согласия.

Уже в феврале 1194 года Филипп II вторгся в Нормандию, захватил Эврё, Нёбур, Бодрей и даже начал осаду Руана. Хорошо защищенный, город сопротивлялся, поэтому король Франции отступил, и уже вскоре его отвлекли другие заботы. Действительно, в феврале император собрал сейм, чтобы обсудить условия освобождения своего венценосного пленника. Тогда король Франции предложил 100 000 марок, а Иоанн Безземельный — 50 000, чтобы Генрих VI выдал им Ричарда, который лично присутствовал на сейме и мог наблюдать за торгом, развернувшимся вокруг его особы. Опасаясь быстрого роста могущества Капетинга, император не собирался слишком долго стеречь своего неудобного пленника. Однако, постоянно нуждаясь в деньгах, он хотел использовать случай для получения хорошего выкупа.

На сейм прибыла и мать Ричарда, Алиенора Аквитанская. Развернув кампанию за освобождение своего любимого сына, она особенно ходатайствовала перед папой. Это позволило императору принять оптимальное решение. Королева-мать предложила ему выкуп, равноценный сумме, обещанной Филиппом II и Иоанном Безземельным, то есть 150000 серебряных марок кёльнского веса с их немедленной выплатой. Алиенора сумела собрать эти средства [114] Roger de Hoveden, t. III, p. 229, 232. .

После некоторых колебаний Генрих VI наконец даровал свободу Ричарду, который вернулся в Англию морем, ибо опасался, как бы король Филипп не взял его в плен в том случае, если он проследует через его королевство. Ригор сам это отмечает. Двенадцатого марта 1194 года Ричард высадился в Англии, где его ждала триумфальная встреча. «Дьявол на свободе», — предупредил король Франции Иоанна Безземельного, чтобы тот был настороже [115] R. Pernoud, Richard Coeur de Lion; G. Bordonove, p. 117 и далее; Cartellieri, t. III, p. 14 и далее. .

Вместе с этим запоздалым возвращением завершился и Третий крестовый поход, который позволил выстоять латинским государствам. Хотя они были сильно урезаны, им предстояло пройти через период процветания. Теперь в их удобных морских портах генуэзцы и пизанцы владели конторами более значительными, чем прежде, и даже оставили одно место марсельцам. Благодаря этому латинские владения принадлежали теперь к жизненно важной оси новой экономики, которая связывала Западную Европу с Азией. Товарообмен здесь стал более интенсивным, принося большую прибыль и богатство. Но крестоносцы отказались от освобождения Иерусалима, и энтузиазм военных походов в Святую Землю начал спадать. Это был похоронный звон по настоящему крестоносному духу.

В этом отношении ответственность Филиппа Августа не вызывает никаких сомнений. Но он был не единственным виновным. Великая несправедливость — доводить до крайности контрастное сравнение между двумя королями: с одной стороны, Филипп, прежде всего политик, предпочитавший хитрость и дипломатию битвам, алчный до денег, презиравший рыцарскую мораль, а с другой — Ричард, воитель с львиным сердцем, отважный, расточительный, ищущий лишь рыцарской славы. Преувеличения в двух створках этого диптиха очевидны. Во-первых, король Франции не пренебрег своим обетом. Не считаясь с ценой, он отправился в плавание и по пути к месту назначения продемонстрировал более твердую приверженность целям крестового похода, чем Ричард. Очевидно, можно подозревать его в желании закончить поход как можно скорее. Но это не мешало ему непрестанно подстегивать Ричарда, который, однако, не прекращал выдумывать предлоги для того, чтобы остаться на Сицилии и не дать своему флоту отплыть на Восток. Филипп отчалил оттуда на несколько месяцев раньше своего соперника, хотя ему и не хотелось, чтобы тот совершенно свободно плел свои интриги у него за спиной. Что касается другой створки диптиха, посвященной Плантагенету, нужно признать, что там слишком часто забывают отобразить некоторые мрачные подробности. Из его поведения явствует, что, заботясь о своих собственных интересах, он старался продлить свое пребывание на Сицилии. Разумеется, в Святой Земле он показал себя отважным воином, одержал ряд побед и оставался там дольше, чем его партнёр, но при этом он не забывал о своем королевстве и стал планировать возвращение, так и не достигнув главной цели, стоявшей перед крестоносцами, — освобождения Иерусалима. Он, не колеблясь, участвовал в странных переговорах с противником, к возмущению других рыцарей, которые предпочли бы сражаться до победного конца. Однако история, столь часто предвзятая, прежде всего сохранила память о стремительном отбытии Капетинга, о его стараниях извлечь выгоду из медленного и трудного возвращения Плантагенета, которое он еще более отсрочил своими происками, и забыла, что забота о величии его королевства требовала от Филиппа отбросить в сторону последние остатки щепетильности.