Марк Меерович - Наказание жилищем: жилищная политика в СССР как средство управления людьми (1917-1937 годы)

Когда у человека есть жилище — это нормально. Для европейца поиск и обретение жилья (в виде покупки или аренды) не составляло и не составляет проблемы — были бы деньги, а жилище есть на любой вкус.

Совершенно иначе обстояло дело в СССР.

Квартиры, где совместно вынуждены были проживать несколько семей — в каждой комнате по одной семье. Частные дома, которыми их владельцы не могли распоряжаться. Коммуны, в которых совместно жили те, кто вместе работал в одном трудовом коллективе на фабрике, заводе или в учреждении. Гостиницы, превращенные в общежития с одной кухней и одним туалетом на 120 человек. Бараки с перегородками из простыней.

1920-1940-е годы — это время, когда власть могла заселить семью в проходную комнату или в общую ванную. Когда законодательство разрешало в случае, если человек жил один в комнате в 16 квадратных метров, подселять к нему для совместного проживания совершенно постороннего человека. Когда при увольнении с работы человека вместе с семьей могли выселить прямо на улицу.

Европейские исследователи, изучавшие жилищную политику в России в период 1920-1940-х годов, принимали в качестве объяснения острой жилищной нужды то оправдание, которое давала советская власть — временное отсутствие строительных материалов, трудности с финансовыми средствами, дефицит трудовых (людских) ресурсов, неразвитость жилищной стройиндустрии и т. п. Иного европеец и помыслить не мог. Не специально же советская власть все это делала!

Оказывается специально! Именно так! Причем очень осмысленно и целенаправленно.

Жилищная политика осознанно использовалась советской властью как мощное и эффективное средство управления людьми, в частности, как средство дисциплинарного воздействия на «нетрудящихся» или «плохо трудящихся». Для этого власть целенаправленно осуществила определенные действия: 1) присвоила себе (в результате насильственной муниципализации) все многоквартирное многоэтажное городское жилище; 2) запретила все формы обретения жилища, кроме его государственного распределения; 3) провозгласила принцип — жилье только для тех, кто работает.

Административные взыскания, денежные штрафы, моральные порицания, материальные поощрения, должностные наказания и прочие средства оказались, как продемонстрировала практика первых десятилетий советской власти, менее эффективным средством дисциплинирования, нежели страх потерять жилье. Особенно в суровых климатических условиях России, где под пальмой не перезимуешь. Именно поэтому квадратные метры жилплощади были превращены властью в средство принуждения к труду и требуемому образу жизни.

Жилище играло неизменную роль кнута и пряника в организационно-управленческой стратегии власти. Власть миловала и наказывала жилищем. За счет жилища направляла миграционные потоки в нужную ей сторону и, наоборот, останавливала там, где это ей было необходимо. Материальные стимулы к труду заменялись администрированием и принуждением, в числе которых жилище играло ведущую роль. В тех случаях, когда людям неинтересно было хорошо работать, поскольку жизненные неурядицы (дефицит продуктов и товаров) отвлекали силы на самообеспечение, лежащее вне места работы (стояние в очередях, личные подсобные хозяйства и прочее), — угроза увольнения и автоматического лишения места жительства (альтернативу которому было найти практически невозможно) эффективно исполняла свою принудительную функцию.

Распределение жилища в СССР целиком и полностью находилось в системе государственного распределения, наряду с другими статьями жизненных потребностей: продукты, вещи, медицинское обслуживание, льготы в системе образования, обеспечение по старости и прочее. И подчинялось оно тем же приоритетам и принципам, что и другие. Все это были средства управления людьми, используемые властью для привязывания к месту работы, для принуждения к качественному труду, для борьбы с любым противлением режиму, для обеспечения послушания из-за страха за близких, для регулирования численности населения существующих городов и новых соцгородов, возводимых подле строящихся промпредприятий, для угнетения социально чуждых и поощрения социально близких.

Лоботрясы и лодыри увольнялись с работы и выселялись из жилища. Представители буржуазии ущемлялись в своих жилищных правах и уплотнялись подселением в их квартиры новых семей. А формирующаяся новая социальная иерархия, отражавшая дифференциацию общества по степени приближенности и мере служения власти, закреплялась предоставлением жилой площади повышенной комфортности.

Скученность коммунального проживания населения была выгодна власти, так как «прозрачность» переуплотненного коммунального жилища, в котором покомнатно-посемейно проживали люди, обеспечивала контроль и догляд за настроением, повседневным поведением и строем мыслей населения, создавала обстановку, исключающую самоорганизацию людей для любого противления власти.

Советская историография, посвященная вопросам обеспеченности населения жилищем в период 1920-1940-х годов, не отрицала зависимости между жилищным кризисом, с одной стороны, и индустриализацией и коллективизацией — с другой. Она указывала на связь между концентрацией усилий по возведению предприятий индустрии (с массовым притоком к ним отрываемого от земли крестьянского населения) и отставанием в вопросе удовлетворения потребностей населения в жилище. Она рассматривала проблемы развития жилищного фонда старых городов в связи с возрастающей потребностью в жилище. Она открыто говорила о дефиците жилища по причине недостаточных темпов жилищного строительства.

Однако власть никогда не признавала того, что жилищная политика в СССР в предвоенный период целиком и полностью была детищем стратегии тотального огосударствления и централизации, которую она осуществляла. Она никогда не указывала на то, что сама государственная жилищная политика была главной причиной жилищного кризиса в стране. Данное исследование свидетельствует именно об этом.

Дефицит жилища был выгоден власти. Она сознательно ограничила все формы появления жилища и распределения жилища, кроме государственного строительства и государственного же распределения, и стратегически была ориентирована на полное запрещение негосударственных форм собственности. Власть, на словах афишируя независимый характер негосударственных форм собственности — кооперативной, индивидуальной, на деле законодательно полностью подчиняла их себе и использовала как своеобразный резерв жилища и антикризисный ресурс. Официально поддерживая якобы альтернативные государственные формы владения и распоряжения жилищем, власть фактически весьма эффективно использовала непринудительные способы употребления инициативы, естественной активности и денежных средств населения для самостоятельного решения людьми своих жилищных проблем, но под полным контролем со своей стороны.