Хильдегард Шефер - Диалог с Клавдием

Вопрос:Однако случается, что проблемы переоцениваются, к примеру, учеником, имеющим плохие оценки и не видящим выхода — дело, которое можно было бы совершенно легко разрешить — и совершающим при этом самоубийство.

Клавдий:Мой друг, раз ты приводишь этот случай, я должен тебе сказать, что душа этого ученика видела, что то, что требовалось от него, было невыполнимо. И я скажу тебе, мой друг, это решение душа принимает сама, и ты мог бы говорить медовым языком и не предотвратил бы этого.

Вопрос:Разве не правильно то, что нам всегда говорили, точнее, чему нас учили, что если человек совершает самоубийство, он должен будет все наверстать, что он совершил вмешательство в свою карму и поэтому не получит освобождения?

Клавдий:Моя дорогая, это было бы слишком просто. Ведь решение о жизни и смерти человек принимает не один. Многие от отчаяния, внутренне не готовые к этому, внутренне не разобравшиеся в этом, пускали себе пулю в лоб и должны были продолжать жить калекой. Поверь мне, если удастся, если душе по собственному желанию удастся покинуть тело, значит это — ее карма, и он не заслужит упрека. Только тот, кто войдет в воду в надежде утонуть — от отчаяния, — тот не утонет, а будет выброшен на берег. Я знаю, что все это приводит в сильное замешательство ваше человеческое мышление. Вина и искупление являются основами вашего мышления. Вопрос: Мне трудно принять, что кто-нибудь из-за «бессмыслицы» — по моему мнению — просто уходит из жизни. Клавдий: Мой друг, ты и не можешь понимать это иначе, потому что в тебе это желание, это жгучее желание не пробудилось, потому что это — не твоя судьба, не твоя карма покинуть так свое тело, этот мир.

Вопрос:Я мог бы себе представить, что людям необходимо сказать, что нельзя совершать самоубийство, иначе многие совершали бы его.

Клавдий:Ты прав, мой дорогой. В человеческой жизни должен быть критерий, определенная мораль. Только человек должен также допускать, что его представление о морали отличается от представления соседа.

Вопрос:Действует ли отец семейства из любви к ближнему или из сознания ответственности перед своими близкими, когда он по экономическим причинам лишает себя жизни, а также убивает свою жену и детей, чтобы им потом не пришлось страдать от неблагоприятных обстоятельств?

Клавдий:Ты можешь рассматривать это так. Мне хотелось бы перевести затронутый тобой случай в другую плоскость. Мне хочется указать на то, что он сам сознавал, что жизнь, которую он вел, закончилась бы хаосом.

Вы должны рассматривать эти вещи, эту смерть в отрыве от материальных вещей. В этой семье все собрали опыт и все сознают, почему это произошло. Они познают это — каждый для себя — в подходящее время.

А теперь, не приходите в негодование, друзья мои.

Тот, кого вы называете убийцей, тот, кто привел других людей к смерти, — как ни парадоксально это звучит для вашего понимания — возвратил свободу этим душам.

Вопрос:Тогда, в соответствии с этим, тот, кого мы называем убийцей, невиновен? Может быть, он даже совершил нечто хорошее?

Клавдий:В общем и в целом это так. Однако есть и другие случаи. Есть люди с раздвоенной структурой сознания. Они оккупируются сущностью разрушающей, потому что она не нашла своего пути. В таком случае «убийца» — не убийца, потому что он этого не совершал.

Вопрос:Но если кто-то убивает из ненависти, зависти или ревности, он же ведь виновен? Клавдий: Если он убивает из ненависти, эта ненависть будет сопровождать его на наш уровень, если он из зависти вступил на этот путь, зависть не покинет его. Поэтому я говорил о многообразии вещей, которые могут лежать в основе. Вспомните, друзья мои, о высказываниях Л. и К. [79] Упоминаются имена людей, совершивших самоубийство. — Прим. перев. . Прочитайте протоколы, написанные вами о «самоубийстве». Мы в нашей речи избегаем определения «убийство». В большей степени это — «самоотречение», потому что существует много отличительных особенностей, и они — причины, вынуждающие человека возвратить свою жизнь, — разнообразны. По поводу высказывания Л. замечу вам, что он не мог разделять требования, навязанные ему вашим общественным устройством, потому что был преисполнен желания узнать самого себя, потому что его путь был таким, что он не мог и не хотел победить отчаяние человеческими чувствами, подобно К., также отчаявшегося от этого. И видите, они многое всколыхнули своим уходом.

Вопрос:«Смертный час» при самоубийстве тоже установлен?

Клавдий:Друзья мои, не забывайте одного. За Всемогуществом всегда остается право принять окончательное решение о жизни и смерти. Переход определен, но предпосылкой является окончание учебного процесса. Иногда предоставляется милость завершить начатое, иногда человек достигнет завершения только после своего перехода. Однако на ваш повторяющийся вопрос, происходит ли вновь когда-нибудь, где-нибудь свидание, я могу только ответить:

ДА — ДА! ВСЕГДА БУДЕТ ВНОВЬ ПРОИСХОДИТЬ СВИДАНИЕ.

Л. говорит после своего самоубийства родителям:

Мне лучше, чем когда-бы то ни было, и я смог завершить. Вам было тяжело, я знаю, однако для вас и для меня это было необходимостью. Посмотрите, дорогие мои, моя жизнь у вас была одной-единственной тоской по совершенству. Я хотел быть, как вы все, потому что ваше общество этого ожидает. Но я видел, как мало значит человек, если он не оправдывает этих ожиданий. Посмотри, отец, ты так тяжело перенес это. Посмотри и оглянись вокруг себя. Я больше не мог и не смог справиться с отчаянием.

Поверь мне, я невыразимо счастлив здесь и могу продолжать учиться без страха.

Вы не поверите, как прекрасно быть во свету.

Мне была щедро предоставлена милость, и вам самим будет позволено пережить это, ведь вы приняли свою судьбу и доведете ее до конца, в честь Всемогущества и себе на пользу.

Я приходил в этот мир для того, чтобы познать.

Это был мой путь, так как основная предпосылка учебного процесса — это познание.

Клавдий:Позвольте сказать вам, что этот человек осознал бессмысленность своей среды и отдал себя поэтому обратно в наши руки. Невидимо для вас, потому что он не кричал от отчаяния, одолевавшего его долгие годы.

Это также оказало воздействие на близких родственников.

К. после своего самоубийства обратился к отцу и объяснил ему ситуацию при переходе:

Отец, я уже до того был вне моего тела и ничего не чувствовал, кроме неописуемого чувства оторванности и счастья. Ты должен представить себе это как огромный груз, который ты несешь на плечах и от которого перехватывает дыхание. Ты знаешь, что задохнешься, если не сбросишь его. Если ты это сделаешь, ты почувствуешь огромное облегчение и сможешь глубоко вздохнуть. Ничего другого я не сделал, и ты должен освободиться от мысли, что для меня это было тяжело. Я ничего больше не чувствовал, только освобождение — ни боли, ни страха.