Павел Черносвитов - Загадки Древней Руси

Ну а теперь — конкретно о русах или росах. Так кто, кого и когда так называл? И какой смысл вкладывал в это слово? Чтобы ответить на эти вопросы, нам придется резко сменить нашу источниковедческую направленность и обратиться в основном к письменным источникам, лишь изредка возвращаясь к археологии. Поясним: это объясняется вовсе не тем, что археологических материалов эпохи раннего средневековья у нас меньше, чем их осталось от более ранних эпох. Все как раз наоборот, что вполне очевидно. Но дело в том, что археологические материалы раннего средневековья показывают, какие территории из интересующих нас заселены славянскими, а какие — неславянским культурами, которые лишь постепенно «ославянились» в процессе становления единого Русского государства. Более того, археология показывает нам, в какой последовательности и какими темпами шел этот процесс. Но она не в состоянии нам сказать практически ничего о том, как именно называлось то или иное племя, как славянское, так и неславянское, из числа тех, которые упоминаются в письменных источниках разного рода.

Тем не менее археологи всегда пытаются привязать известные им археологические культуры к известным из письменных исторических источников этнонимам, и это желание вполне оправдано: ведь именно таким путем можно восстановить истинную историю какого-либо народа. В самом деле, если мы точно знаем, что эта археологическая культура оставлена именно этим народом, то, отслеживая эволюцию этой культуры в глубь веков, к ее истокам, мы тем самым отслеживаем и историю оставившего эту культуру народа. Собственно, это и есть тот ретроспективный метод в археологии, о котором мы говорили в начале предыдущей главы, как о самом эффективном, на наш взгляд.

Но тут мы сталкиваемся с одной принципиальной трудностью. Исходя из позднесредневековых археологических и исторических материалов, мы можем уверенно говорить о том, что вот этот круг культур, безусловно, оставлен русским населением, и даже определить, какая часть из них принадлежит прямым потомкам более раннего славянского населения, а какая — потомкам населения, скажем, балтского или угро-финского. Но вот мы «спускаемся» по времени в раннее средневековье, то есть в эпоху, предшествовавшую сложению общерусского Государства и общерусской культуры, которая значительно (хоть и далеко не полностью) снивелировала межплеменные культурные различия между составившими ее этническими компонентами. Здесь мы видим эти культурные компоненты в более «чистом» виде: это локальные варианты все тех же славянских и неславянских культур, оставленных теми племенами, из которых составится будущий русский народ и его ближайшие этнические «родственники» — будущие украинцы и белорусы. И само собой, нам нужно понять, с какими конкретно племенами, известными нам по письменным источникам, эти локальные варианты археологических культур связаны. Только тогда мы действительно получим достоверную — и археологически, и письменно — историю народа, где данные источников одного типа проверяются данными источников другого типа.

И все это было бы просто, если бы мы имели только одну письменную историю народа, населяющего интересующий нас регион. Но в том-то и беда, что этих историй несколько, и ни одна из них не полна, и все они в той или иной степени, хотя бы в каких-то своих частях противоречат друг другу: то в датах событий, то в названиях племен и именах людей, в этих событиях участвовавших, то в названии мест, где эти события происходили, то в определении территорий, этими племенами населявшимися, и т. д., и т. п.

Так что должен делать бедный археолог? Он имеет полную номенклатуру археологических культур данной эпохи и несколько вариантов наименований племен и народов, живших в эту эпоху, с несколькими вариантами истории их расселения и несколькими же вариантами их размещения на данной территории в данную эпоху. Он вынужден выбирать из этих вариантов тот, который представляется ему наиболее достоверным по тому ряду признаков, которые он считает наиболее объективными. И он, действительно, выбирает! В результате некий локальный вариант славянской культуры у одного археолога ассоциируется, скажем, с летописными древлянами, а у другого — с бужанами (мы сейчас говорим наугад, дело ведь не в конкретных племенных названиях). И каждый из них по-своему прав: ведь он опирался на свои, с его точки зрения предпочтительные варианты письменных источников.

Поэтому и ему, и нам в данном случае не избежать обращения к письменным источникам по истории Руси.

Хотя мы только что утверждали, что главная беда археолога в том, что существует несколько историй любого народа и любой страны, в том числе — и историй Руси, на самом деле это не означает, что хорошо было бы, если бы она была всего одна. Это автоматически означало бы, что она не проверяема в принципе!. А это серьезных ученых не устраивает. Поэтому мечта каждого историка — иметь массу независимых источников, описывающих одни и те же события «с разных сторон». Тогда их сопоставление дало бы возможность восстановить описываемые в них исторические события с желательной полнотой и достоверностью. Это и была бы искомая одна история народа.

В общем, это — как в юриспруденции. С одной стороны, все опытные юристы утверждают, что «никто так не врет, как очевидец», с другой — все они хотят, чтобы очевидцев было как можно больше, ибо только сопоставление массы показаний и может дать более или менее достоверное описание события — такое, которое не искажено до неузнаваемости чьим-то личным восприятием.

А вот с этим у нас на Руси как раз плохо. У нас мало летописей! И еще меньше — независимых летописей. И все они — достаточно поздние. То есть сами летописи появились тогда, когда и Киевская Русь, и Новгородская уже сложились, и летописание, как строгая погодная фиксация событий, началось, наконец, в некоторых монастырях Руси. Стало быть, все предыдущие этапы русской истории, описанные в них — это не погодные записи очевидцев этих событий, а некий свод сведений, попавший авторам летописей из разных источников. А таких не так уж и много: это — народные сказания, да сведения источников из тех стран, в которых летописание началось много раньше, чем на Руси, и с которыми Русь «изначальная» как-то контактировала.

О том, что такое знаменитая «Повесть временных лет», в общем, знают все. Текстуально, то есть по своему содержанию, это — древнейшая из сохранившихся до нашего времени летопись русской, а точнее, восточнославянской, истории. Но именно — текстуально. На самом деле, она дошла до нас в достаточно поздних списках-копиях. Содержание же ее первой части — той, в которой описывается эта ранняя история славян и Руси — повторена чуть ли не во всех других русских летописях, в том числе и тех, которые, как реальные документы, старше сохранившихся списков «Повести временных лет». Отсюда — два грустных вывода. Во-первых, в русских документах нет нескольких независимых источников по древнейшей части русской истории: почти все они восходят к одному тексту — раннему списку «Повести временных лет». А те, которые вроде бы независимы от нее, имеют фантастический характер «генеалогических» мифов (пример такого текста мы приведем в конце главы). Во-вторых, даже текст «Повести временных лет» не есть погодная запись древнейших событий русской истории. Он — компиляция каких-то, не дошедших до нас более ранних документов, известных ее автору, часть из которых, возможно, была написана и на Руси. Плюс к этому — устная народная традиция, сохранившаяся в виде сказаний, эпических поэтических песен-баллад, исполняемых русскими бардами — боянами, типа тех, которые легли в основу такого знаменитого памятника древнерусской словесности, как «Слово о полку Игореве». Плюс к этому — сведения из византийских исторических документов, которые были известны автору «Повести временных лет», что неудивительно, если учитывать, что древнерусский православный монах — гречески образованный человек.