Политбюро и дело Берия. Сборник документов

Почему я докладывал Берия по изложенным выше вопросам? Потому что он был одним из руководителей партии и правительства. Я знал, какое он занимает положение, и не мог не докладывать ему, когда он меня спрашивал. Никто не мог отказаться от доклада ему по любому вопросу, который он мог спросить.

О трудностях в министерстве весной 1952 года, т. е. о том, что у нас не решались некоторые вопросы, докладывал ему потому, что считал, что он может оказать помощь министерству, но и опять-таки докладывал ему не специально, а отвечал на его вопросы.

Я, как и все коммунисты, считал и сейчас считаю, что о недостатках и трудностях в работе я обязан докладывать, кому положено, а тем более руководящим деятелям партии и правительства и не замазывать недостатки. Так учит нас партия.

Вопросы Берия ко мне не носили какого-то особо секретного или доверительного характера, и я, конечно, как и все, не мог тогда и думать, что свои вопросы, как видимо и все свои деяния, он использовал в своих корыстных целях. Видимо, рекомендуя написать указанное мной письмо товарищу Сталину, он преследовал какие-то свои цели, а вовсе делал это не из желания помочь министерству. Я не могу считать себя каким-то секретным осведомителем Берия, потому что, как я уже доложил выше, ни устно, ни письменно не докладывал ему ничего, кроме служебных вопросов, как начальник Генерального штаба. Нельзя же это рассматривать как сведения специального осведомителя.

В бытность мою начальником Генерального штаба со мной разговаривали по телефону и другие члены Политбюро и руководители правительства, и в том числе товарищ Сталин. Я выполнял и обязан был всегда выполнять все их указания, и обязан давать ответы на любые их вопросы. Это ясно каждому.

Мне говорят, почему я не докладывал министру о своих разговорах с Берия? Не докладывал потому, что разговоры с ним не носили принципиального характера и были очень редки. Я не докладывал министру, если мог сам решить, о разговорах по телефону и с другими членами правительства, т. к. обычно у меня спрашивали какую-либо справку, и эти разговоры также не были принципиальными, так как известно, что важные и принципиальные вопросы у нас по телефону не решаются, да, кроме того, по важным вопросам звонили министру, а не мне. Только про каждый разговор с товарищем Сталиным немедленно докладывалось министру, но такие разговоры были чрезвычайно редки.

Во всяком случае, у меня не было и в мыслях скрывать о своих разговорах с Берия, т. к. он был таким человеком, указания которого всеми беспрекословно выполнялись и их скрывать было нечего.

Товарищ Булганин Н. А. сказал мне, что якобы я через Берия докладывал товарищу Сталину разные сплетни на некоторых руководящих военных лиц. Я не делал этого, и мне больно и обидно было это слышать, я не такой низкий и бесчестный человек. Возможно, что этот мерзавец Берия, не гнушавшийся ничем и не считавшийся ни с кем, в разговоре с товарищем Сталиным, опорочивая и возводя клевету на отдельных военных руководителей, мог для убедительности ссылаться на меня, зная, что товарищ Сталин длительное время относился ко мне с доверием.

О том, что Берия мог использовать мое имя в своих грязных интригах, свидетельствует хотя может быть и маловажный, но показательный факт. Совсем недавно, в апреле или мае этого года, товарищ Булганин Н. А. сказал мне, что в разговоре с ним Берия сообщил ему, что в Генштабе нет доклада из Кореи от тов. Разуваева по вопросам, связанным с применением американцами бактериологического оружия, и что якобы о том, что такого доклада нет, ему сказал Штеменко. Я тогда же доложил маршалу товарищу Булганину Н. А., что никакого разговора по этому вопросу у меня с Берия никогда не было, очевидно, это какая-то ошибка. Зачем в данном случае этому подлецу Берия потребовалось ссылаться на меня, когда я с ним об этом не говорил ни слова, очевидно для подтверждения своих каких-то доказательств. Почему он не мог сделать то же самое в разговорах с товарищем Сталиным.

Конечно, мне трудно, почти невозможно доказать теперь, что я никогда ничего подобного не говорил Берия, и если им возводилась клевета на отдельных лиц со ссылкой на меня, то это делал он в своих грязных, преступных целях, не считаясь со мной. Ведь не считался же он не с такими людьми, как я, клеветал на наших руководителей и строил против них подлые интриги.

Наконец, мог ли я в каких-то карьеристских целях докладывать Берия что-либо, кроме служебных вопросов, с тем чтобы выслужиться перед ним. Нет, не мог! Свидетельством этому служит моя добросовестная 27-летняя служба в армии, из которой почти половину (больше 12 лет) я прослужил в Генштабе, пройдя последовательно все ступени штабной службы от офицера направления до начальника Генштаба. В течение почти четырех лет я нес тяжелую и ответственную службу в должности начальника Генштаба, и в это время я желал для себя не большего, а только меньшего. Я никогда не имел серьезных упреков по службе со стороны своих начальников.

Во время войны я неоднократно просился на фронт, а в мирное время — в войска. Будучи вызван к министру в марте с. г. из Германии для обратного назначения в Генштаб, я, в присутствии маршала тов. Жукова Г. К. и маршала тов. Соколовского В. Д., убедительно просил министра обороны товарища Булганина Н. А. не брать меня в Генштаб и приводил при этом ряд доводов.

Однако помимо моего желания меня назначили обратно в Генштаб. Уже после моего назначения я как-то при разговоре с товарищем Булганиным Н. А. просил его при первой возможности направить меня, да и других, кто долго сидит в Генштабе, в войска. Он обещал учесть эту просьбу. Разве это не свидетельствует о том, что я не лез на большие должности, а просился даже на меньшие. Я солдат и всегда работал там, куда меня назначат, и никогда ни у кого не просил для себя поблажек, льгот или каких-то теплых мест.

Поверьте мне, Никита Сергеевич! Я никогда не был лжецом. Вот и теперь, в трудный период моей жизни, когда я отстранен от работы и снижен в звании, меня нисколько не беспокоит моя так называемая служебная карьера. Я буду работать в том месте и на той должности, куда меня пошлют, и это я заявляю не только теперь, когда мне туго, так говорил я всегда. Есть же люди, которые знают меня десятки лет. Как я уже доложил Вам, меня беспокоит сейчас не это, я тяжело переживаю теперь другое, а именно, что на мое имя коммуниста легла тень и смогу ли я вернуть прежнее доверие и доказать партии свою честность и преданность ее делу. Эти качества, как известно, проверяются не на словах, а на деле. Вот на том деле, которое доверит мне партия, я и постараюсь доказать свою преданность делу партии и нашему правительству и искупить те ошибки, которые у меня были, и доказать, что к преступным делам Берия я никакого отношения не имею.