Жан Гаррабе - История шизофрении

Болезни в современной научной медицине действительно могут быть названы именем того, кто дал им первое клиническое описание, или того, кто объяснил удовлетворительным образом механизмы, вызывающие их. По крайней мере, для их обозначения придумывается адекватный неологизм, предпочтительно с греческими или латинскими корнями. Семантическая эволюция терминов, под которыми известна болезнь, подобна отражению ее культурной истории.

В средние века болезни носили имя святого покровителя, которому следовало молиться, чтобы предохранить себя от нее или излечиться, и значимость святого была пропорциональна опасности болезни. Так же обстоит дело и с современными наименованиями. Название, данное болезни, может способствовать тому, чтобы запустить ее ход, если можно так выразиться.

История данной болезни, которую мы уже заранее называем шизофренией в этой первой части, является хорошей иллюстрацией этого. Как мы увидим, известная под названием «деменция прекокс» в течение более чем полувека, она будет полностью распознана только тогда, когда в 1911 г. E. Bleuler обозначит ее этим неологизмом, созданным для выражения пояснительной теории, предложенной им, и которую мы рассмотрим в третьей главе, где увидим, как была принята эта новая концепция.

Но очевидно, что шизофрения существовала до этого открытия, как существовал в Атлантическом океане континент между Европой и Азией до того, как Христофор Колумб открыл Новый Свет, который был назван Америкой. Поэтому мы должны рассмотреть этапы этого доблейлеровского периода, этапы истории «деменции прекокс», с которой началось исследование этого Нового Света человеческого рассудка.

Необходимость пояснительной теории не ускользнула от внимания Бальзака, чтобы истолковать умопомешательство Луи Ламбера, но та, которую он выбрал, удивительна в наших глазах, если не в глазах его современников.

Он фактически придумывает сделать из героя своего романа адепта шведского теософа E. Swedenborg /1688-1772/, труды которого он изучал сам, превращая этот «философский этюд» в подлинный самоанализ, где повествователь, ведущий речь от первого лица о жизни своего безумного альтер эго, исследует теневые стороны своей собственной психики. «Внутри нас якобы существуют два разных создания. Согласно E. Swedenborg, ангел — это индивидуум, в котором внутреннее «Я» одержало победу над существом внешним. Человек хочет повиноваться своему призванию — быть ангелом, и как только мысль покажет ему двойственность его существования, он должен устремиться формировать чудесную природу ангела, находящегося в нем же. Если, при невозможности предугадать свою дальнейшую судьбу, человек позволит господствовать телесному, вместо того чтобы укреплять свою духовную жизнь, то все его силы уходят на игру его внешних чувств, и ангел медленно погибает вследствие этой материализации двух начал.

В противном случае, если человек поддерживает свой внутренний мир по природе, свойственной ему, душа поднимается над материей и старается от нее отделиться. Когда их разделение совершается в той форме, которую мы называем смерть, ангел, достаточно сильный, чтобы отделиться от своей оболочки, продолжает существовать, и начинается его новая жизнь.

Бесконечные особенности, которые делают людей различными, не могут быть объяснены ничем, кроме этой двойственности бытия…» /11, с. 65/.

Таким образом, этот триумф внутреннего «я» над внешним существом, а затем разделение еще до смерти превратили Луи Ламбера в одного из этих ангелов, живущих в духовном мире, о которых говорит Swedenborg, но существуя в материальном мире в форме живого мертвеца, замурованного внутри самого себя.

Одновременно ссылка на шведского теософа ставит этот странный духовный опыт под знак двойственности бытия. Глубокие медитации, экстазы, которые являются дорогой, ведущей к этой метаморфозе, не суть ли зачаточные формы каталепсии? Таков вопрос, который ставит себе Бальзак при чтении одной медицинской книги, автора которой он, к сожалению, не указывает, потому что каталепсия будет как раз находиться в центре клинических описаний, тогда начавшихся. Littre отметит в своем словаре каталепсию, «болезнь, характеризующуюся способностью, которую имеют конечности и даже туловище, сохранять в продолжении всего припадка положение, имевшееся в его начале, или такое, которое удастся заставить принять» — определение, иллюстрируемое цитатой из Амбруаза Паре и показывающее, что уже с эпохи Возрождения она отличалась от эпилепсии и катаплексии — «внезапной утраты мышечного тонуса и чувствительности».

Таким образом, начиная с 1863-1873 гг., эти два научных слова вошли в живую речь, показывая, что вопрос, который задавал себе Бальзак, составлял часть актуальных проблем того времени. Одним штрихом романтического гения писатель делает положения E. Swedenborg непосредственно объектом бреда Ламбера, предвидя некоторым образом сегодняшние формы шизофренического бреда, когда больной, читавший или слышавший разговоры о трудах S. Freud, объясняет самим психоанализом, на который направлен его бред, расстройства, которыми он страдает.

Benedict Augustin Morel. He он ли первый описал "деменцию прекокс"?

Любопытно установить, что в то время как все современные англоязычные авторы без колебаний приписывают заслугу первого описания «деменции прекокс» нашему соотечественнику Benedict Augustin Morel /1809-1873/, возможно, чтобы подчеркнуть в этом его заслугу, как Alexander и Selesnick /4/, или наоборот, чтобы разоблачить непоследовательность описанной клинической картины, как это делают британские антипсихиатры, французские историки психиатрии оспаривают этот приоритет.

Так, Pierre Morel в биографической заметке, которую он посвящает своему однофамильцу в «Новой истории психиатрии», где он поясняет однако, что Benedict Augustin, родившийся в Вене как плод солдатской любовной связи своего отца, поставщика наполеоновской армии, овладел в совершенстве немецким языком, позволившим ему получить глубокие знания трудов немецкой психологической школы и быть вызванным в качестве эксперта в 1858 г. в Мюнхен на громкий судебный процесс, пишет, что именно атмосфера шовинизма и реваншизма в 1874 г. «без сомнения способствовала тому, чтобы приписать BA. Morel авторство описания «деменции прекокс» для противопоставления E. Kraepelin. Однако следует признать, что если B. A. Morel случилось присоединить к слову «деменция» определение «прекокс» или «юношеская», то это только для хронологического уточнения, а вовсе не помышляя об особой нозологической единице» /171/. Нам кажется, что реваншистский шовинизм после 1870 г. был скорее антипрусским, чем антигерманским, т. к. культурные обмены между Францией и Баварией или Австрией, например, благополучно продолжались, особенно в психиатрии, вплоть до начала XX века. Нужно было дождаться I мировой войны, чтобы оказался катастрофически прерван этот плодотворный диалог между школами французского и немецкого языков, создавший современную психиатрию, какова бы ни была ее родина.