Иван Мошляк - Вспомним мы пехоту...

Теперь все зависит от расторопности Грозова, только от него.

— Подполковник! — кричал я в трубку, испытывая лихорадочное нетерпение. — Обход начат?!

— Так точно. Перед фронтом оставил батальон, двумя другими выхожу на фланги противника…

— Главные силы немцев на вашем участке, в том числе танки, отходят на новый оборонительный рубеж. Приказываю: нагнать их и атаковать, не дать занять оборону. Пехоту посадить на танки, на автомашины, на сани — на что угодно, только догнать. Перед вражеским заслоном оставьте роту, остальные — вперед! — приказал я Грозову.

Потом Михаил Трофимович рассказывал, что сам на ходу вскочил на подножку «виллиса», набитого солдатами, и на ухабе чуть не вылетел из машины — такова была скорость.

Рано утром все три полка дивизии совместно с нагнавшими нас частями 4-й гвардейской танковой армии с ходу преодолели вторую полосу обороны противника в центре и овладели узлом сопротивления Ольшана. Немцы поспешно откатывались к городу Шандаровка.

Штаб дивизии опять снялся с места и двинулся вслед за наступающими частями. Я заснул сразу, как только сел в машину. Меня мотало на рытвинах и ухабах, но я ничего не чувствовал, спал, как спят, наверное, только на войне, — без сновидений, хоть на голову ставь…

Проснулся от рева моторов над головой. Это были наши штурмовики. Они шли на запад обрабатывать боевые порядки гитлеровцев.

Штаб остановился в небольшой деревушке. Почти все дома в ней были сожжены. Начальник штаба доложил мне сведения о потерях. 182-й полк, три недели не вылезавший из боев, растаял наполовину. Мы с начштаба пришли к единому мнению: вывести полк во второй эшелон.

Я сообщил о нашем решении Грозову и попросил его явиться в штаб.

В комнате полуразрушенного дома, которая служила мне и КП и жилищем, мы посидели за чаем, поговорили о последних боях. За те три дня, что я не видел Грозова, он осунулся, щеки ввалились.

— А что, твой новобранец, Костя Воронец, воюет? — спросил я между прочим.

— Зачем же, он необученный. Все эти дни состоит во взводе охраны штаба. Проходит науку. Правда, план Буртов он мне начертил подробнейший, со всеми оврагами и подходами.

— Ты его долго при штабе не держи — ведь он к немцам свой особый счет имеет.

— На день лишний не задержу. А пока — куда ему… И так много людей гибнет, хороших людей…

— А что сержант Иванов? — Я улыбнулся, вспомнив рассуждения бывалого солдата.

Грозов вздохнул, задумался, тяжело опершись щекою на ладонь:

— Убит сержант Иванов Алексей Семенович.

Я подался вперед… Не укладывалось в голове: две войны прошел — цел остался, на третьей почти три года — и убит…

— Под Буртами, в первой атаке, — начал рассказывать подполковник, — ротный, лейтенант Крапивинский, молоденький такой, мальчишка в сущности (я кивнул — знаю, мол), первым ворвался в траншею. Дал очередь, свалил троих фашистов, и патроны в диске кончились. Тут бы ему и каюк, если бы не сержант Иванов. Успел загородить он Крапивинского собой. Всю очередь немецкого автомата в грудь себе принял…

Посидели молча, словно у гроба покойника.

«Вот это человек был, — подумал я. — Сперва мальчишку-ротного своим полушубком от холода прикрыл, потом собою — от смерти…»

— Михаил Трофимович, представьте сержанта Иванова к ордену Славы первой степени посмертно. Пусть в памяти детей и внуков останется он полным кавалером ордена Славы.

— Представлю, Иван Никонович, — согласился Грозов. — А вот ротного Крапивинского на губу посадил бы.

— Да за что же? Лейтенант первым в траншею ворвался…

— Первым врываться в траншею — дело солдата. А дело ротного командира — ротой руководить. Этот же все геройствует перед бойцами, все боится, что мужества его никто не заметит…

— Ничего, Михаил Трофимович. Лейтенант Крапивинский отважен, храбр, солдат уважает, справедлив к ним. А петушиный задор скоро пройдет. Уцелеет — отличным офицером станет, еще нас с тобой за пояс заткнет…

Мы рассмеялись, и горечь, навеянная смертью Иванова, несколько улеглась. На войне нельзя долго скорбеть об убитых, иначе скорбь твоя, упадок духа обернутся новыми потерями…

184-й и 186-й полки преследовали противника в направлении городка Городище. Штаб дивизии следовал за частями.

Утро 15 февраля выдалось погожее. Лицо пощипывал легкий морозец. Наша штабная колонна углубилась в лес. Это было кстати — где-то сзади дорогу бомбили немецкие самолеты. Машины едва тащились по глубоким колеям, прорезанным танками и грузовиками. Лес внезапно кончился, и перед нами открылось поле недавнего боя. Все оно было буквально завалено трупами гитлеровцев. Там и тут еще курились дымом искореженные «тигры» и «пантеры». Всего мы насчитали 34 танка. В броне многих из них зияли огромные пробоины. Миновали еще лесок и въехали в деревню Ольшана. Здесь между полуразрушенных и сгоревших хат стояли еще двадцать восемь разбитых боевых машин врага. Да, неплохо поработали наши артиллеристы, танкисты и пехотинцы.

За деревней колонне пришлось остановиться: дорога была изрыта воронками от снарядов и авиабомб, ее пересекали траншеи, ходы сообщения. Пока саперы прокладывали нам путь, мы с адъютантом Смирновым и начальником разведки Кустовым решили пройти по улицам деревни, вернее, по тем местам, которые раньше именовались улицами. Из донесения подполковника Могилевцева я знал, что первым ворвался в деревню и принял здесь бой 3-й батальон Героя Советского Союза майора Зубалова. Вражеские танки несколько раз прорывались через боевые порядки батальона, но каждый раз наши бойцы отсекали от них пехоту и уничтожали ее, а танки в упор расстреливали артиллеристы. Вот они, эти некогда грозные стальные махины, стоят мертвые, с задранными или уныло опущенными длинными хоботами пушек.

Позавчера здесь подбил гранатами два танка и уложил из автомата пятнадцать гитлеровцев командир роты старший лейтенант Сергиенко. Но сам он погиб в этом бою.

Когда наконец дорогу привели в порядок, наша штабная колонна двинулась дальше. Вечером мне донесли, что 184-й и 186-й полки, разметав заслоны противника, вышли к Городищу и совместно с частями 69-й гвардейской стрелковой дивизии завязали за него бой. Утром следующего дня город был освобожден.

А чуть позже начальник штаба сообщил мне, что передовые части 4-й гвардейской армии встретились с частями 27-й армии 1-го Украинского фронта. Десять дивизий и одна бригада противника оказались в мешке.

В первом часу ночи радист вручил мне шифрованную радиограмму, которая обрадовала и взволновала меня. Вот се текст:

«Командиру 62 гв. сд. гвардии полковнику Мошляку И. Н.

Поздравляю красноармейский, сержантский и офицерский состав частей дивизии с высокой сталинской оценкой боевых действий 62 гв. сд. по окружению группировки противника севернее Шпола — Звенигорода и присвоением дивизии наименования Звенигородской.