Иван Мошляк - Вспомним мы пехоту...

Наблюдая за делами своих товарищей, мы приходили к выводу, что впереди — большая битва за Венгрию, за ее столицу Будапешт. И, скорее всего, в этой битве нам предстоит принять участие. Так оно и случилось.

Утром 20 октября, когда я просматривал какие-то ведомости, вошел начальник штаба Бисярин и подал мне приказ генерал-лейтенанта Фоменко, в котором говорилось, что 62-я гвардейская дивизия в составе 21-го стрелкового корпуса 4-й гвардейской армии перебрасывается по железной дороге в Румынию.

Прочитав приказ, я поднял взгляд на Бисярина:

— Значит, опять в бой, начштаба?

— Да, чувствую, на какое-нибудь горяченькое дельце, — ответил Бисярин и добавил с улыбкой: — Впрочем, на то мы и гвардейцы.

Поезда тогда ходили медленно, потому что разрушенные пути восстанавливались на скорую руку — лишь бы поскорее открыть движение, — и их часто приходилось чинить. Переезд в район боевых действий, в западную Румынию, занял больше двух недель. Последний эшелон выгрузился на станции Тимишоара 18 ноября. Здесь мы долго не задержались. Скрытно совершив двухсоткилометровый марш, передовые части дивизии 24 ноября заняли оборону на левом берегу Дуная, на участке западнее города Сомбор. Теперь 4-я гвардейская армия вошла в состав 3-го Украинского фронта, а командовать ею с 28 октября стал генерал армии Г. Ф. Захаров. Когда мы получили предписание занять оборону по восточному берегу Дуная, Бисярин заметил:

— Судя по всему, нам опять предстоит преодолевать крупную водную преграду.

— Да, — согласился начальник политотдела Санин, — для этого не надо быть пророком.

На следующий день, после того как дивизия разместилась в готовых траншеях, сменив отведенную в тыл для пополнения часть, меня, Бисярина и Санина вызвали на командный пункт корпуса.

Генерал-лейтенант Фоменко встретил нас, как всегда, приветливо, крепко пожал руки и весело сказал:

— Ну, друзья мои, ваше время настало, с чем и поздравляю. Прошу всех к карте. Получено подтверждение, что наша армия передана Ставкой Третьему Украинскому фронту Маршала Советского Союза Ф. И. Толбухина. Противник перед Вторым и Третьим Украинскими фронтами занимает вот этот рубеж…

Коротенькая, с острым концом указка, которую Фоменко держал в руке, скользнула вдоль синей линии от Мукачево к правому берегу Тисы, затем на юг, к Дунаю. Потом опустилась до города Байя и двинулась дальше по берегу Дуная. Дойдя до города Мохач, где Дунай поворачивал на юго-восток, указка оторвалась от голубой линии и прошла на юг, к реке Драва.

— Обратите внимание, товарищи. — Фоменко опустил указку. — Часть войск Второго Украинского фронта уже вышла на подступы к Будапешту. Южнее соединения нашего фронта форсировали Дунай и овладели плацдармом. Ближайшая задача состоит в том, чтобы захватить еще несколько плацдармов, расширить их и соединить в один, то есть овладеть на правом берегу пространством, достаточным для маневрирования крупными силами. А потом — на Будапешт…

По дороге в штаб дивизии мы обсуждали услышанное от Фоменко, прикидывали, как преодолеть «дунайские волны». Перед фронтом армии противник не имел больших сил: две пехотные дивизии, из которых одна венгерская, части флотилии, подразделения пограничников и учебного полка.

— А знаете, почему немцы здесь держат мало войск? Потому что, как и на Днепре, мечтают отсидеться за широкой рекой, думают — нам не под силу с ходу форсировать ее, — предположил Санин.

Начальник политотдела был прав, но только частично. Небольшое количество войск на нашем участке объяснялось еще и тем, что несколько дивизий отсюда немецкому командованию пришлось перебросить против нашего правого соседа — 57-й армии генерал-лейтенанта М. Н. Шарохина. Прежде он командовал 37-й армией, в составе которой 62-я гвардейская форсировала Днепр. Теперь армия Шарохина уже перешагнула Дунай и вышла к Будапешту.

Когда мы прибыли в расположение дивизии, я сразу прошел на свой наблюдательный пункт. Стоял конец ноября, и, хотя в Венгрии климат помягче, чем под Москвой, шинель даже на НП снимать не хотелось. Я приник к окулярам стереотрубы. Передо мною простирался левый берег Дуная, поросший кустарником. За широким Дунаем виднелся высокий правый берег.

По разведданным, полученным от части, стоявшей тут до нас, оборона противника в инженерном отношении здесь была слабовата. Окопы и траншеи полного профиля имелись только в местах, удобных для форсирования. Там же немцы установили проволочные заграждения и минные поля. По всему правому берегу на этом участке было равномерно распределено до двухсот пятидесяти минометов и орудий.

«Оборона у противника слабовата, это верно, — думал я, — но и преимуществ немало. Позиции на высоком берегу, перед ними полуторакилометровая водная гладь, низкий противоположный берег. Немцы могут держать под обстрелом не только реку, но и подходы к ней. Форсировать мы форсируем, но во сколько жизней это обойдется, даже если преодолеем реку ночью, — вот вопрос…»

Выручил дивизию капитан Пупков. Когда его батальон расположился в окопах, он приказал наблюдателям внимательно следить за правым берегом и докладывать ему о всяком замеченном движении. Однако прошло полдня, а немцы не проявляли никаких признаков жизни. Тогда капитан, рискуя получить пулю из крупнокалиберного пулемета, приблизился к самой кромке воды и медленными шагами прошелся вдоль берега. Враг молчал. Ни выстрела, ни звука.

— Повезло вам, товарищ гвардии капитан, — сказал один из солдат, когда Пупков вернулся в траншею. — Видно, какие-то дохлые фрицы сидят на том берегу.

— Они дохлые, а мы дошлые, и это дело выясним, — весело ответил капитан.

О его решении организовать разведку на том берегу командир полка доложил мне. Получив «добро», капитан Пупков развил бурную деятельность. Посланные в разные стороны по берегу солдаты нашли старую дырявую лодку без весел. Отыскались специалисты, которые с помощью тряпок и смолы заделали дыры. Из многих бойцов, пожелавших пойти в разведку, капитан отобрал четверых во главе с сержантом Ивановым (это был второй сержант Иванов, которого я узнал за годы войны).

К утру все было готово. Вместо весел приспособили лопаты. На носу лодки установили ручной пулемет.

Когда рассвело и над водой стал подниматься туман, комбат Пупков проводил отважную четверку.

Иванов сидел за пулеметом. Остальные трое гребли. Лодку сносило сильным течением, гребцы вспотели, без устали работая лопатами. Иванов понимал, что группа идет на большой риск. Скорее всего немцы и к берегу не подпустят: заметят лодку, врежут очередь. Но сержант был спокоен. Он столько раз бил фашистов, видел их поверженными, что не испытывал страха перед ними.