Иван Мошляк - Вспомним мы пехоту...

Когда именно начнется наступление, мы не знали, но, судя по тому, как спешно пополнялась дивизия людьми и боевой техникой, — скоро. Ясность в этот вопрос внес генерал Козак.

Вскоре после вступления в должность командира корпуса он прибыл на мой командный пункт. Генерал оказался деликатным, уравновешенным человеком. Чувствовалась в нем не только военная косточка, но и большая культура.

Выслушав доклад, командир корпуса пожал всем присутствующим руки, мягким жестом пригласил сесть и попросил рассказать о противостоящем противнике, его обороне. Тут взгляды всех обратились на Кустова: он наш главный разведчик — ему и карты в руки. По профессиональной привычке все сведения о противнике Кустов держал в голове. Быстро, без запинки он доложил о численности неприятеля, о количестве его огневых средств, о глубине обороны, главных опорных пунктах, среди которых самым укрепленным был город Секешфехервар.

— Однажды мы уже брали его приступом, так что дорога нам известна, — пошутил Кустов.

Затем он обратил внимание командира корпуса на необычную деталь. Как правило, немцы держат танковые и моторизованные части в глубине обороны, сейчас они на переднем крае. По мнению Кустова, этот факт свидетельствовал о недоверчивом отношении немцев к венграм, о нежелании венгерских солдат воевать. Гитлеровцы смотрят за венграми в оба глаза. В случае если те устроят массовый переход на нашу сторону или попробуют удрать с позиций — тут их и разделают танками, самоходками, бронетранспортерами. В заключение Кустов показал генералу тщательно вычерченную на ватмане схему обороны врага, расположение его резервов, механизированных и пехотных, артиллерийских батарей и огневых точек.

— Какой давности сведения? — спросил Козак, не отрывая глаз от схемы.

— Сегодняшней давности, товарищ гвардии генерал-майор, — выпалил Кустов и добавил будничным тоном: — Мы стараемся ежедневно обновлять данные, чтобы быть в курсе замыслов противника.

— Отлично. Полагаю, эти данные нам пригодятся. Встреча с противником не за горами.

— Когда, товарищ гвардии генерал-майор, если не секрет? — решился задать вопрос Кустов.

— Сразу, как только южнее Балатона немцы перейдут к обороне. Судя по всему, это произойдет через два-три дня. У вас, Иван Никонович, полагаю, имеются наметки плана по прорыву обороны противника? — обратился ко мне генерал Козак.

— Так точно.

— Все, кроме командира дивизии и начальника политотдела, могут быть свободны.

Когда мы остались втроем, Козак весело сказал:

— За таким начальником разведки вы как за каменной стеной.

— Что верно, то верно, — отозвался я и начал докладывать наметки плана операции.

Наступление началось через два дня — 16 марта. А часа за два до начала, около полудня, у меня на НП появился майор Данько. Вытянулся по стойке «смирно», как-то необычно медленно поднял правую руку к козырьку:

— Товарищ командир дивизии! Разрешите обратиться к вам, как к старшему по инстанции, поскольку от командира полка я на это разрешение получил.

Я был очень занят: уточнял порядок движения полков, график огня в связи с новыми сведениями, полученными разведкой, — но отказать такому заслуженному комбату, как Данько, я не мог.

— Слушаю вас, майор.

— Товарищ командир дивизии! Прошу вас властью старшего начальника отменить решение командира полка подполковника Грозова насчет меня.

Вглядевшись в красивое лицо Данько, я заметил, что оно бледно, а лоб покрыт капельками пота.

— Опустите руку, — сказал я, поскольку Данько все еще продолжал держать ее у козырька.

Когда майор выполнил мою просьбу, я заметил, что правая рука его от запястья до локтя подозрительно толста.

— Давно из госпиталя?

— Час назад.

— Какое же решение относительно вас принял подполковник Грозов?

— Я прибыл после излечения из госпиталя, доложил об этом командиру полка и попросил разрешения принять свой второй батальон. Он не разрешил.

— Мотивы? — спросил я, поглядывая на его руку, которую он теперь старался спрятать за спину.

— Командир полка считает, что я недостаточно здоров, хотя, как мне известно, — Данько саркастически улыбнулся, — медицинского института и даже фельдшерских курсов он не кончал.

Я решил проявить терпимость.

— И я, товарищ майор, не кончал ни медицинского института, ни фельдшерских курсов, однако вижу, что на правой руке у вас гипс. А командиру батальона, сами знаете, случается и ползать, и стрелять, и действовать в рукопашной…

— Стреляю я, товарищ командир дивизии, с обеих рук навскидку, у меня оба глаза ведущие, выбиваю сорок пять из пятидесяти, хоть из пистолета, хоть из автомата… Да и рука действует. — Данько вытянул вперед раненую руку и несколько раз довольно энергично сжал пальцы в кулак, хотя было видно, что это стоило ему больших усилий. — И ползать рука не помешает, — продолжал он. — А главное, товарищ командир дивизии, Иван Никонович, видели бы вы, как меня солдаты встретили. Я ведь сперва в батальон зашел… Сержант Третьяков обнимать кинулся… Я сам чуть не заплакал, ей-богу… Солдаты обступили, руки жмут, качать было хотели… Галдят дьяволы: «В самый раз угодили, товарищ комбат, с вами мы эту фрицевскую оборону раскидаем к чертям собачьим!..» Как я их могу в такую минуту оставить?

Вот ведь хитрец… Ну что с ним поделаешь? Конечно, солдаты за ним — в огонь и в воду. Шесть орденов на груди, Золотая Звезда Героя, гвардеец что надо. С другой стороны, отменить решение командира полка — тоже не лучший выход.

— Сколько вам лет, Данько?

— Двадцать восемь.

На год меньше, чем мне было на Хасане. И понимал я его очень хорошо. И разделял его желание — вместе со своими солдатами идти в наступление…

— До атаки два часа. Успеете принять батальон, познакомиться со всеми данными?

Данько засиял, а ведь под пули и снаряды идти…

— Так точно, успею, товарищ командир дивизии!

Я позвонил Грозову.

— Слушай, Михаил Трофимович, можешь ты удовлетворить одну мою личную просьбу?

— Позволить Данько принять батальон?

Вот ведь змей, сразу догадался.

— Да. По-моему, предстоящее дело от этого выиграет.

— У него же рука в лубке, Иван Никонович. Не бережем мы офицерские кадры…

— Да он этой рукой гири поднимает. И потом следует, по-моему, учесть желание солдат идти в бой со старым, испытанным командиром. Право, не упрямься, Михаил Трофимович, уважь хоть раз в жизни.

В трубке послышался смех.

— Ну ладно, раз командир дивизии просит… Не мог бы ты, Иван Никонович, дать ему трубку?

Я протянул телефонную трубку Данько. Он взял ее правой рукой, вытянулся.

— Есть… Слушаюсь, товарищ подполковник. Будет сделано.