Андрей Шарый - Балканы: окраины империй

Памятник царю-освободителю Александру II в Софии. Фото. До 1918 года. Государственное агентство «Архивы», София

Спаситель в итоге пришел и взял города; стихли, как и хотел поэт, крики муэдзина. Сентимент в жизни кое-что значит, но национальные интересы определяются все же прагматическими соображениями политики. Это понимали, конечно, не только многие болгары, но и, с самого начала, трезвомыслящие романовские царедворцы. «Освобождение христиан из-под ига — химера. Болгары живут зажиточнее и счастливее, чем русские крестьяне; их задушевное желание — чтобы освободители по возможности скорее покинули страну» , — писал о кампании 1877–1878 годов русский генерал Эдуард Тотлебен. В начале следующего века на румынском и салоникском фронтах Первой мировой болгарские солдаты, иногда плечом к плечу с «историческими соперниками» османами, сражались против «исторических союзников», а у черноморского побережья и в низовьях Дуная болгарские катера успешно ставили минные заграждения против русских кораблей. Это расстраивало, например, главного классика болгарской литературы Ивана Вазова, автора образцового национально-освободительного романа «Под игом». В 1876 году в стихотворении «Россия», превращенном потом социалистической пропагандой в мантру русско-болгарской дружбы, Вазов с молодым задором из румынской эмиграции призывал освободителей прийти на землю своей страдающей родины:

Иван Вазов. Фото. Начало XX века. Государственное агентство «Архивы», София

Ровно через 40 лет, в 1916-м, Вазов сочинил другое произведение, «К русскому солдату», совершенно противоположного настроения, ставшее итогом философского переосмысления отношения к братьям с севера, на сей раз появившимся на границах Болгарии, « чтобы нас опутать игом новым ». Вазов и хотел бы обнять русского, да это выше его болгарских сил, потому что в солдатском взоре поэт увидел теперь не любовь, а ярость.

Собственно, тут нечему удивляться: кто приходит освобождать — тот и брат, а болгарину дороже всего вольная Болгария. Марксистская наука впоследствии объясняла казусы межславянских противоречий кознями прявящих элит, толкавших народы на «братоубийственную схватку», но научный объективизм подсказывает другое. В сбросившей османские путы небольшой бедной стране с неграмотным крестьянским населением не существовало ни управленческого класса, ни научных школ, ни системы профессионального образования. Командирами полков, начальниками военных академий, директорами музеев, министрами поначалу становились в Болгарии, где и монарх был иностранцем, чужеземные специалисты — не только русские, но и чехи, немцы, австрийцы. И Петербург, и Вена (но особенно Петербург) пытались конвертировать болгарское чувство признательности и свое влияние на востоке Балкан в геополитическую и финансовую выгоду. Во второй половине XX столетия это проявилось с особой силой: болгарам предписано было беспрестанно демонстрировать чувство глубокой благодарности, даже в государственном гимне петь не только про Софию: «С нами Москва и в мире, и в бою».

Феликс Каниц. «Внутренний двор крепости Белоградчик». Литография. 1860-е годы. Иллюстрация из книги «Дунайская Болгария и Балканы» (София, 1932 год)

Многим освобожденным освободители перестали казаться бескорыстными. На протяжении почти полутора столетий болгарской частичной, ограниченной и полной независимости в стране конкурируют разные политические выборы — русофильский и другой, в последние десятилетия обозначаемый как проевропейский. Противодействие этих настроений порой принимает забавные формы. В 2011 году анонимные мастера стрит-арта из группы Destructive Creation перекрасили галифе и шинели красноармейцев с горельефов софийского памятника Красной армии в яркие одежды героев массовой культуры: Супермена, Джокера, Санта-Клауса, клоуна Рональда Макдональда. Можете себе представить, какие противоречивые реакции в стране и мире вызвал этот художественный жест?! Скульптуры отмыли, но и через семь лет, когда я знакомился с патетическим софийским монументом, солдатское обмундирование покрывал нездоровый зеленый налет. Сбоку от памятника установлена рампа для скейтбордистов, но на просторной площади перед скульптурной группой не покатаешься: кое-где качается-проваливается мостовая плитка.

Памятники освободителям я разглядывал и в Софии, и в Бургасе, и в Русе. Главная социалистическая достопримечательность Пловдива — громадная железобетонная скульптура красноармейца, которую по велению популярной песни Эдуарда Колмановского на стихи Константина Ваншенкина о «Болгарии русском солдате» называют Алешей. На холме Бунарджик ( турецк. «гора родников») прежде уже поставили один памятник русскому оружию, лаконичный монумент с надписью про Александра II и победу армии генерала Иосифа Гурко в битве при Филиппополе (античное название Пловдива) в 1878 году, но эту композицию из города не увидишь. А Алешу в Пловдиве увидишь отовсюду, выглядит он огромным каменным человеком, выше солнца и выше неба. В Рио-де-Жанейро и Лиссабоне так стоит над городом и над миром Иисус Христос, только без ППШ в руке. И размером, и вообще памятник советскому солдату (проект под названием «Красный богатырь» болгарские скульпторы выполнили к 1954 году) никак не соответствует исторической правде. Болгария во Второй мировой войне была союзницей Германии и Италии, но воевала не столько против СССР и не столько за нацистов, сколько решая свои вечные балканские вопросы приращения территорий. Полагаю, что большинство подданных царя Симеона воспринимали случившееся в 1940-е так: вместо нацистов с их бесчеловечной идеологией расового превосходства после войны пришли коммунисты с их проповедью беспощадной классовой борьбы.

Горельефы памятников советским воинам-освободителям в Пловдиве и Софии. Фото автора