Н. Краснопольский - Как живет польский солдат

На почве ненормальных взаимоотношений с офицерством в польской армии учащаются самоубийства солдат. Сообщения об этом попадают в газеты. Одна из варшавских газет «Golos prawdy» сообщает:

«Солдат I шволежерского полка Петржак утопился в пруду Лазенковского парка. Сержант обвинил его в краже фуражки у товарища и приказал явиться к командиру эскадрона с рапортом. Петржак испугался допроса, побежал в парк и бросился с моста в воду».

Положение настолько обострилось, что в марте 1927 года военная комиссия сената специально занялась вопросом о самоубийствах в армии. Один из депутатов объяснил эпидемию самоубийств в армии тяжелым режимом, который создан чрезвычайной и ничем не оправдываемой строгостью офицеров и унтер-офицеров по отношению к солдатам.

Поскольку дисциплина в польской армии держится на безусловном повиновении офицеру «не за совесть, а за страх», постольку взаимоотношения военнослужащих строятся на строжайшем чинопочитании. Внешним образом это выражается в отдании чести.

Польский солдат обязан отдавать честь всем полевым жандармам, старшим рядовым, унтер-офицерам и офицерам польской армии и союзных Польше армий. Генералам, ксендзам со святыми дарами, воинским знаменам и президенту польский солдат обязан становиться во фронт.

Польский устав переполнен всякими мелочами чинопочитания во всех случаях жизни. Честь отдавать надо за 6 шагов до начальника, а опускать руку в 3 шагах за начальником. Каждый шаг солдата — как войти в комнату начальника, как вести себя в театре, на вокзале, в столовой, в трамвае, на улице, в отпуску, — все предусмотрено уставом, и за нарушение каждой мелочи следует наказание.

Вот как, например, поучает журнал «Польский солдат» насчет отдания чести:

«Послушание и учтивость» — так сказано в уставе. На деле эта учтивость выливается сплошь и рядом в халуйство. «Спутник пехотинца» рекомендует солдату «оказывать начальнику учтивость путем мелких услуг: открыть двери, подать шинель, зажечь спичку, выполнить мелкое поручение и т. д.».

Армия резко делится на три группы: солдат, унтер-офицеров и офицеров. Связь между этими группами определяется исключительно служебными взаимоотношениями. Вне службы товарищеские отношения немыслимы.

Авторитет начальника строго блюдется. К примеру, запрещено делать выговор старшему в присутствии младших. Взыскания на унтер-офицеров объявляются в особом унтер-офицерском приказе, который читается только унтер-офицерам.

На почве таких взаимоотношений в армии наблюдается недовольство, особенно среди унтер-офицеров, которые — по словам одного польского капрала — «от солдат отстали, а к офицерам не пристали».

Еще ярче вскрывает взаимоотношения командиров и солдат один поручик. Он пишет:

«Между унтер-офицером и солдатом начинает расти китайская стена непонимания, как это было в русской, немецкой и австрийской армиях, где унтер-офицер был „врагом внутренним“ для солдата».

Не смея сказать своему солдату о том, что он призван защищать не свои интересы, а интересы буржуазии, польское офицерство не скупится на красивые слова, чтобы их трескотней заглушить классовое сознание рабочих и крестьян, одетых в шинели. На первый план выдвигается здесь «честь мундира». Солдату внушается, что военная служба — великая и почетная обязанность «кровавый налог, приносимый каждым гражданином Польши на алтарь отечества». Тут опять предусмотрительно умалчивается, что собою представляет это отечество. Солдату усиленно внушается, что он — «первое лицо» в стране и что «честь мундира» не должна быть ничем запятнана. В этом оберегании чести мундира дело иногда доходит до смешного. Так, уехавшему в отпуск солдату запрещается работать в поле в мундире, так как это является «неуважением к мундиру».

Что надо сделать, чтобы охранить честь мундира? «Спутник пехотинца» говорит так:

«Честь мундира требует безупречного поведения, бодрого вида, старательного убранства, уклонения от дурной компании, послушания начальству; честь мундира не позволяет участвовать в собраниях и вечеринках без разрешения командира роты; не позволяет делать долгов, пьянствовать, играть на деньги в карты, водиться с проститутками; честь мундира требует, чтобы солдат держал язык за зубами, чтобы солдат никому не позволял поносить польскую республику и ее армию, мундир которой он имеет честь носить. Солдат со всей твердостью должен защищать честь своего мундира: никогда никому не позволит отобрать оружие, никогда не уступит дороги бродяге и авантюристу».

На первый взгляд все это очень хорошо. Не пьянствовать, не играть в карты, не водиться с проститутками, не делать долгов — очень хорошие правила.

Но стоит присмотреться поближе к этим правилам, как из них начинает вылезать рожа буржуазии. Мы тоже говорим красноармейцу: не пей, не играй, не водись с проститутками. Почему? Потому что это вредит боеспособности Красной армии, разлагает ее, а Красная армия — армия трудящихся. Каждый красноармеец, который вредит Красной армии, вредит самому себе, так как Красная армия— его армия. Так мы открыто и говорим.

Польские паны так прямо сказать этого не могут. И в борьбе с разлагающими армию безнравственными поступками они выдумывают «честь мундира». И все требования «чести мундира» составлены так хитро и ловко, что их настоящую суть трудно заметить.

Понятно, что в первую голову идет послушание начальству. Умело поставлено и требование о том, чтобы солдат не посещал никаких собраний без разрешения командира: здесь открытое стремление уберечь солдата от влияния революционных партий. Точно так же буржуазия стремится обязать солдата в силу «чести мундира» оправдывать существующий капиталистический строй: «никому не позволяй поносить республику польскую».

Журнал «Польский солдат» прибавляет сюда еще одно качество:

«Честь мундира не позволяет солдату осквернять своих губ похабными словами и ложью».

Однако ругательства в польской армии процветают настолько, что один майор в военной газете «Вооруженная Польша» поднял вопрос о матерщине. Только способ борьбы у этого майора несколько своеобразен. Он пишет так: