Наталья Пушкарёва - Частная жизнь русской женщины XVIII века

Успешность и последствия каждых родов даже в дворянских семьях были непредсказуемыми. А. Н. Радищев упомянул о смертях рожениц и уродствах детей, вызванных ношением женщинами корсетов («Плачь, мать ваша, следуя плачевной моде, ознаменованной смертью разрешающихся от бремени…»). Многие юные дворянки, проживавшие в холодном и сыром Петербурге, умирали после благополучных родов от «припатков (осложнений. — Н. П .) натуралной сей болезни» (то есть сами роды рассматривались как «натуралная болезнь»), а также от травм и даже обычных простуд. [300] Радищев. С. 213; Петр I — Екатерине Алексеевне // ПРГ. Т. I–II. № 83. С. 58; Басаргин. С. 35; «…получила простудную лихорадку которая прекратила ея жизнь на 29 году» (Винский. С. 140); «скончалась преждевременно от несчастных родов, вследствие ея падения с лестницы…» (Вишняков. С. 48). В провинции опасность смерти после родов была еще более высока, причем это в равной степени касалось и дворянок, и простолюдинок. В России, писал М. В. Ломоносов, «молодых более умирает, нежели кои старее, так что едва сороковый человек до 30 лет доживает». [301] Толченов. С. 148; «…Когда матушка скончалась… ей было невступно 40 лет…» (Янькова. С. 27); РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 60 (Шуйский уезд). Л. 2; Ломоносов М. В. Проекты переустройства Академии наук // Ломоносов. Полн. собр. соч. М. — Л., 1957. Т. Х. С. 54–55.

Практически во всех мемуарах рассматриваемого времени, как в «мужских», так и в «женских», — как о будничном явлении! — говорилось о тяжелых детских болезнях и ранних смертях детей. Крестьянки, по словам информаторов середины XIX в., даже надеялись «може не будут жить» — так тяжело было бремя частых родов и многодетности и так ожидаема смерть. «По сто тысяч младенцев не свыше трех лет» — такой высчитал ежегодную смертность М. В. Ломоносов, отметивший, что матерей, «кои до 10, а то и до 16 детей родили, а в живых ни единого не осталось», было немало. Поразительно высокая детская смертность сохранялась в семьях буквально всех сословий XVIII в. Жена Андрея Болотова потеряла своего полугодовалого первенца, когда ей было четырнадцать лет. Смерть сына она восприняла как неизбежность и лишь надеялась, что новая беременность сможет помочь «забыть сие несчастие, буде се несчастьем назвать можно». [302] М. В. Ломоносов — И. И. Шувалову // Ломоносов М. В. Сочинения. С. 471; Болотов. С. 644–645. В семье Ивана Толченова — автора «Журнала или записки жизни и приключений» (конец XVIII в.) из девятерых детей вскоре после рождения умерли семь. [303] Толченов. С. 148.

При трагическом исходе (смерти роженицы) вдовец старался возможно быстрее жениться вновь, [304] Комаровский. С. 1–3; Селивановский. С. 521; Толченов. С. 32; о семье А. П. Волынского, в 5 лет оставшегося без матери, см.: Корсаков. С. 291. иногда даже «когда не исполнилась и година». В крестьянском быту «вдовствовали исключительно старики, всех же остальных заставляли (выделено мною. — Н. П .) вступать в новый брак». [305] Вишняков. С. 48; РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 1464. Л. 32; Д. 913. Л. 11; Д. 1452. Л. 17. Также поступали — когда из рациональных, а когда и из эмоциональных соображений — и оставшиеся вдовыми молодые матери, если неожиданно умирал отец ребенка. «Оставшись после мужа молодою вдовой, — вспоминала о А. И. Гагариной Е. П. Янькова, — она влюбилась в учителя своих падчериц, из духовного звания и сделала непростительную глупость — вышла за него замуж… Она поплатилась за свое увлечение. Удаленная от родных, которые осуждали ее за безрассудство, она претерпевала от семинариста самое грубое обращение…» [306] Янькова. С. 372. Тем не менее фольклор зафиксировал приоритет наличия именно матери у ребенка: «Отца нет — полсироты, матери нет — круглый сирота!» [307] РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 68 (Шуйский уезд). Л. 1.

Болезни и скоропостижные смерти рожениц были причиной того, что восприемницами, а затем воспитательницами детей часто бывали старшие сестры или тетки (сестры матерей) [308] Комаровский. С. 1; Долгоруков. С. 488 («…восприемницей была сестра моя, княжна Прасковья Михайловна, пятилетний ребенок»); Сабанеева. С. 12. новорожденных. Вероятно, именно этот фактор и сыграл решающую роль в сохранении и умножении обрядов и ритуалов, связанных с крестинами. С одной стороны, они свидетельствовали об укоренении православных идей, с другой — о контаминации православной обрядности с народной. Опасение умереть непредвиденно рано, преждевременно заставляло родителей брать в крестные матери своим детям совсем юных девочек, зачастую — старших сестер: «Брат на пять лет меня моложе. Я чувствовала к нему что-то вроде материнской нежности и всячески пеклась о нем. Мое участие к нему началось с самого его рождения. Наклонившись над его колыбелью, я долго на него смотрела, и то невыразимое ощущение, которое я тогда испытала, осталось во мне живо и неизменно…» [309] Эделинг. С. 198. Эти сестры — и женщины, подобные им — и принимали на себя ответственность за воспитание крестниц в случае сиротства. [310] Корсаков. С. 291; Смирнова. С. 168–170.

Бывали случаи удивительные. По воспоминаниям М. С. Николевой, родившейся в начале XIX в., ее бабушка, жена коменданта Нерчинска Я. И. Еремеева, умерла в родах, следом умер отец новорожденной, а девочку (мать мемуаристки) вскормил и воспитал денщик отца, «подкладывая ее к козе». Девочку он берег, как мог, пока не пристроил в дом некой А. А. Николевой, жены губернатора Тобольска, воспитавшей сироту наравне с родными детьми. [311] Николева. № 9. С. 108. Поступок «доброй и умной женщины», как охарактеризовала губернаторшу мемуаристка, был типичен для дворянок того времени. Сплошь и рядом в более зажиточных и знатных семьях воспитывались и дети бедных (а иногда и отнюдь не бедных!) родственников, [312] Е. Р. Дашкова воспитывала, например, с 7-летнего возраста младшего сына своей родственницы А. А. Воронцовой — «пока ему не исполнилось шестнадцать лет и он не вступил на службу в чине майора…» (Дашкова. С. 229). В семье Е. В Татищевой (дочки историка В. Н. Татищева) воспитывались ее внуки (См.: Янькова. С. 23). См. также: Энгельгардт. С. 3. а то и вовсе посторонних людей. В XVIII в., когда была «мода» на крепостные театры, немало девочек из простых семей (признанных одаренными и способными к сцене) воспитывалось в семьях своих «господ». [313] Данилов. С. 13–14; Янькова. С. 231; Николева. № 10. С. 134; Капнист-Скалон. С. 292; Шереметев С. Татьяна Васильевна Шлыкова. 1773–1863. СПб., 1889. С. 2. В крестьянских семьях матери «по охоте», как тогда говорили, брали в семью подкидышей. Иногда мотивы подобного поступка (передачи ребенка на воспитание из одной семьи в другую) были морально-педагогические, в иных случаях — житейские, бытовые (здоровье ребенку было легче сохранить «под присмотром»). Например, отец А. П. Волынского в связи с тем, что его вторая жена — по позднейшему определению пасынка — была «женщина весьма непотребного состояния», отдал сына на воспитание в семью родственника, С. А. Салтыкова. В других случаях взятие женщиной ребенка на воспитание (и чаще это касалось девочек!) диктовалось пониманием аксиомы: сохранить здоровье и жизнь ребенку легче в семье, нежели вне ее. [314] РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 68. Л. 2; Янькова. С. 23, 252.