Наталья Пушкарёва - Частная жизнь русской женщины XVIII века

Воспитание в купеческих и дворянских семьях проходило на тех же моральных основаниях, но на дворянок в большей мере воздействовали педагогические идеи, сформулированные в литературе. В одних дворянских семьях матери (и шире воспитательницы) изрядно баловали и хвалили своих детей [346] Даль. С. 384. — равно как это зафиксировали пословицы: «Хороша дочь Аннушка, коль хвалит мать да бабушка!», «Всякому свое дитя милее», «Каков ни будь сын — все своих черев урывочек», «Дитя хоть и криво, да матери мило». В иных семьях не гнушались и «стращать», «насмехаться» над ними (что было в целом типично для крестьянского воспитания), [347] Незатейливое воспитание. С. 490–491. «Начиная с двух лет детей пугают всякими страстями, причем наряду с букой, домовым и лешим, пугают доктором и попом…» (РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 60 (Шуйский уезд). Л. Зоб. — 4). а порой не брезговали — как и крестьянки! — и физическими методами воздействия. «…Умеренная строгость не лучше ли неупотребления телесного наказания?» — рассуждал в своих воспоминаниях Л. Н. Энгельгардт, полагая, что необходимо, чтобы дети «с юности попривыкли даже и к несправедливостям». [348] «До 7 лет к детям относятся мягко», а с 7 лет «дерка за виски и подзатыльники — обычное дело, за шалости взыскивают строго…» (РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 995. Л. 28); Энгельгардт. С. 9. Родительский произвол узаконивался правилом 1775 г., по которому отец и мать могли помещать строптивых детей в смирительные дома. В крестьянском быту родители (одна мать — крайне редко) [349] ПСЗ. Т. XX. № 14392. Ст. 391; РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 913. Л. 10. подчас публично наказывали детей розгами, что не встречало осуждения ни со стороны волостных властей, ни со стороны соседей. [350] РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Л. 8–9; Д. 1462. Л. 16.

Тем не менее по сравнению с предыдущими столетиями многое изменилось. Во-первых, в непривилегированных сословиях увеличилось число конфликтов родителей и детей. Это было связано с первыми проявлениями кризиса патриархальных основ семейной организации, тягой молодежи к самостоятельности. Во-вторых, в среде образованных и «благородных» менялись воззрения на педагогические методы и цели. «С успехом наставлять детей можно исподволь и только ласкою, — полагал А. Д. Кантемир. — Строгость вселяет в детях ненависть к учению. Ласковость больше в один час исправит, неж суровость в целой год». [351] Кантемир А. Д. Сатиры и другие стихотворения. СПб., 1762. С. 123. Правда, эти воззрения на домашнюю педагогику мало кому из матерей были известны. «Тогда не говорили о развитии детей, не задавались наблюдениями за детскими впечатлениями или анализом детских характеров. Главным принципом было держать их в черном теле», [352] Сабанеева. С. 15. — вспоминала дворянка Е. А. Сабанеева, писавшая свои мемуары в середине XIX в.

Конечно, не все матери (и даже не большинство!) склонны были держать своих детей «в черном теле». Но некоторое невнимание к ребенку — с учетом того, что «робят» в семье часто было немало, — все же можно почувствовать в мемуарах некоторых «светских дам». Последние предпочитали долговременные заграничные вояжи вдвоем с мужем «тихим семейным» радостям в поместье. Отлучаясь на несколько месяцев, а то и лет, они передавали детей на воспитание родственникам и лишь изредка, повидав своих чад, восторгались приобретенными ими знаниями и красотою. [353] Комаровский. С. 181–182. Весьма часто подобная отстраненность родителей (и особенно — матерей) от воспитания оборачивалась небрежением по отношению к оставленным детям. Так, государственная деятельница, статс-дама Е. Р. Дашкова, вынужденная (в силу своих государственных дел!) оставить своего первенца «Мишеньку» на воспитание бабушке, сокрушалась в своих мемуарах о том, что в результате его потеряла (мальчик умер). Иные обеспеченные матери предпочитали возить детей по заграницам с собой и там давать им начальное воспитание, «почему все они очень плохо знали по-русски» — но, однако ж, не были лишены материнского тепла. [354] Дашкова. С. 94; Янькова. С. 231.

По понятным причинам практически все мемуары известных российских деятелей и деятельниц XVIII в. дышат благоговением перед образами добрых воспитательниц, заменявших в детстве матерей, — нянь и кормилиц. [355] Н. М. Карамзин — П. А. Вяземскому. 11 сент. 1818 г. // Письма Н. М. Карамзина к князю П. А. Вяземскому… С. 110; «…всем попечением обо мне обязан няне Агафье…» (Печерин. С. 594); Радищев. С. 149. Как правило, няни и кормилицы были до середины XIX в. крепостными. Многие мемуаристы называли нянь «вторыми матерями» («и нянька, и учительница, и ключница, и друг маменьки, и вторая мать»), «нянюшками», «мамушками». [356] Смирнова. С. 171; Долгоруков. С. 505. «Преданность», «усердие», «опытность», «старание», «верность и рачительность» — эти качества запомнили в своих нянях и кормилицах многие мемуаристы. «Ее (няни. — Н. П .) приверженность, ее нежная заботливость, ее святые молитвы имели великое влияние на судьбу нашу…» [357] Скалон. С. 338; Толченов. С. 275; Лабзина. С. 9; Эделинг. С. 199. — признавалась графиня Эделинг. Такая память о материнской заботе, проявленной няней, сохранилась и у Л. А. Сабанеевой и у А. Щ., оставившей воспоминания о своем «незатейливом воспитании» на рубеже XVIII–XIX вв. Потрясающий случай спасения жизни маленькой девочки ее няней оставил в своих воспоминаниях В. Н. Карпов: «…Умерла и Петровна, исполняя самоотверженно свои обязанности до конца жизни, которую положила на питомицу свою… Лихач (извозчик. — Н. П .) переехал ее всем экипажем, а копыта лошади повредили ей затылочную часть черепа. Ее подняли без чувств, но ребенок был без единой царапины — она его закрыла своим телом». [358] Незатейливое воспитание. С. 490; Сабанеева. С. 17; Карпов В. Н. Воспоминания. М.—Л., 1933. С. 32. В крестьянских семьях функции нянь выполняли старшие дочери: девочку уже «на 6-ом году называли нянькой», семилетних оставляли играть с малышами и укачивать их. [359] РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 995. Л. 30; Д. 1654. Л. 10.

Помимо нянь, выхаживанием и воспитанием ребенка в раннем детстве по-прежнему много и часто занимались бабушки. Судя по мемуарам многих выходцев из дворянского сословия, проживание внуков у бабушек — по нескольку месяцев, а то и лет — было весьма типично для российского семейного быта. «Бабушка была обрадована несказанно (рождению внука. — Н. П .) и через шесть недель взяла меня, а потом удержала у себя на воспитании… — вспоминал Н. С. Селивановский. — Конечно, странно, что меня уступили старухе, но все объясняю молодостию матери. Шесть лет провел я у бабушки среди старух и женщин». Он отмечал также, что бабушка спала с ним в одной «двуспальной большой кровати и баловала несказанно». Аналогичная ситуация сложилась в семье С. Н. Глинки: когда он рос, его отправляли погостить к бабушке в имение на лето. [360] Назимова. С. 841; Марин С. Н. Полн. собр. соч. М., 1948. С. 48; Селивановский. С. 521; Глинка. С. 17–18. То, что бабушки — «все бабушки вообще» — не уставали «баловать напропалую», «нежить», угощать всякими лакомствами, потакать прихотям малышей более, чем родные матери, отметили в своих воспоминаниях буквально все, кому пришлось испытать их любовь и «теплоту душевную». [361] Брусилов. С. 7; Керн. С. 113; Назимова. С. 847; Мещерская. С. 14–17; ср.: «Детей она очень любила и до того баловала, что всякий год посылала к ним в Петербург обоз с разными съестными припасами: вареньем, сухими фруктами, с маслом и с разным соленьем» (Скалон. С. 341). Брусилов Н. П. Воспоминания // ИВ. Т. LII.1893 г. № 4. С. 46–47. Глинка. С. 18. Присловье простого народа также зафиксировало «особость» отношения бабушек к внукам и внучкам: «Дочернины дети милее своих». [362] Ивановская. С. 150.