Наталья Пушкарёва - Частная жизнь русской женщины XVIII века

После завтрака дети садились за уроки, а для хозяйки имения все утренние и дневные часы проходили в нескончаемых хозяйственных хлопотах. Их бывало особенно много, когда хозяйка не имела мужа или помощника в лице сына и вынуждена была сама главенствовать. «П. И. Чичагов не знал и не любил домашнего и полевого хозяйства. Всем занимались его теща и жена», — вспоминал С. Т. Аксаков о соседях по имению. [456] Квашнина-Самарина. С. 35–37; Скалон. С. 340; Янькова. С. 366; Аксаков С. Т. Детские годы Багрова-внука. М., 1982. С. 444. «Народонаселение (дома) все состояло из женщин. Первую роль после хозяйки играла Матвеевна, factotum в доме. Она смотрела за хозяйством, выдавала муку… припасы… Кормила меня, крестила, оплевывала и вечерами рассказывала сказки. Бабушка всегда советовалась с нею по хозяйству. Сверх того в доме было много женщин: кухарка-баба, девки-горничные… их мать старуха Алена и всегдашние гости в виде крестниц…» — вспоминал Н. С. Селивановский о доме своей матери и бабушки. [457] Селивановский. С. 524–525.

Семей, в которых с раннего утра «матушка была занята работою — хозяйством, делами имения… а отец — службою», было в России XVIII — начала XIX в. предостаточно. [458] Скалон. С. 348; Блудова. Стб. 1217; ср.: «…управление деревней зависело от одной моей матери, то и занятия ея требовали много времени…» (Лабзина. С. 9). О том говорит частная переписка. [459] Скалон С. В. Воспоминания // Записки и воспоминания русских женщин XVIII — первой половины XIX в. Сост. Г. Н. Моисеева. М., 1990. С. 290. В жене-хозяйке ощущали помощницу, которая должна была «управлять домом самовластно или, лучше, самовольно» (Г. С. Винский). «Каждый знал свое дело и исполнял его рачительно», если рачительной была хозяйка. Число дворовых, находящихся под управлением помещицы, иной раз было очень велико. По словам иностранцев, в богатой помещичьей усадьбе бывало от 400 до 800 человек дворовых. «Теперь и самой-то не верится, куда такое множество народа держать, а тогда так было принято», — удивлялась, вспоминая свое детство, пришедшееся на рубеж XVIII–XIX вв., Е. П. Янькова. [460] Толченов. С. 48, 58, 87; Винский. С. 115–116; Глинка. С. 17–18; Янькова. С. 55; Русский быт. Ч. 2. Вып. 2. С. 9.

Иногда всеми крепостными, дворовыми и вообще всеми делами в доме и в имении заправляли — в силу необходимости — незамужние дочери. Отцы могли передать им, единственным наследницам, все вотчины еще до замужества, что налагало на девушек ответственность за их сохранение и преумножение. [461] Такова была, например, А. П. Кудрявцева, сумевшая — получив от отца наследственные вотчины — скупить и ближайшие к родовым землям имения, доведя свою земельную собственность к 1743 г. до двадцати с лишним тысяч десятин. См.: Поливанов В. Н. Заметка // ИВ. 1887. Год XXX. С. 496; Никита Алферович Кудрявцев и его потомство // Корсаков. С. 37. Ср. также о хозяйствовании в имении одной из старших сестер Е. П. Яньковой (Янькова. С. 366). Аналогичную ситуацию рассказал в своих мемуарах С. Н. Глинка, который, «исполняя волю матери, отдал сестре все наследство, движимое и недвижимое» (Глинка. С. 187). К началу XIX в. отношение многих женщин к недвижимости приобрело характер обязательства «учиться мудрости местного сельского хозяйства…», «заниматься агрономией, читать книги и испытывать разные системы хозяйства». По мнению К. Вильмот, «русские матроны» пользовались в то время «огромной независимостью в этом деспотическом государстве», независимостью и от сыновей, и от мужей. С изумлением писала она о том, как какая-то помещица уехала одна, без мужа, устраивать «свои дела в… поместье на Украине», — ситуация, невозможная на туманном Альбионе. [462] Бутковская. С. 618; Вильмот Кэтрин. С. 371.

Жизнь дворянки в своем имении протекала монотонно и неторопливо. Утренние дела (летом — в «плодовитом саду», в поле, в другие времена года — по дому) завершал сравнительно ранний обед, затем следовал дневной сон — распорядок дня, немыслимый для горожанки! Летом в жаркие дни «часу в пятом пополудни» (после сна) ходили купаться, а вечером, после ужина (который «был даже поплотнее, так как было не так жарко»), «прохлаждались» на крыльце, «отпустя детей на покой». [463] Аксаков. С. 48–49.

Главное, что разноображивало эту монотонность, — «торжества и увеселения» (А. Т. Болотов), случавшиеся во время частых наездов гостей. Поводом для гостеванья были именины членов семьи, и тогда за столом в честь именинницы зачитывали поздравления тех, кто не смог прибыть лично. Иногда же в гости приезжали вовсе без повода — родные, знакомые, которые оставались в доме подолгу, — «и всем было место». «Родители мои давали обеды по два раза в неделю, — писала в своих воспоминаниях графиня Эделинг. — Я принимала гостей». Е. П. Янькова вспоминала, что собиралось за столом и обедало «человек по 30 и более», причем приезжали они «со своими людьми, тройками и четвернями». [464] Аксаков. С. 351; Толченов. С. 369, 387, 421; Мещерская. С. 18; Эделинг. С. 225; Янькова. С. 26. Говоря об одной знакомой семье, часто гостевавшей в родительском доме, Г. С. Винский отметил, что в то время муж (Н. М. Булгаков), жена (П. М. Булгакова), «трое детей и до 60-ти обоего пола челядинцев составляли в настоящем виде русский дворянский дом…». Без этих самых «челядинцев» (хотя и не всех) никто не ездил и в гости. В целом же круг близких мог сильно варьироваться: от непосредственных соседей по имению до дальних родственников, от неожиданно приехавших из города знакомых до случайных людей. [465] Винский. С. 115; Керн. С. 107; Алтуфьев. С. 34. Многие женщины (именно женщины!) в своих мемуарах отметили, что в кругу таких приехавших непременно была одна, «провинциальная сплетница с претензиями, крайне смешными» и «дорогими, но нелепыми туалетами», которая, однако же, задавала «тон» всем прибывшим: «По ее уставам и одевались, и наряжались, и сватались, и пиры снаряжали». [466] Двенадцатый год в воспоминаниях современников. Сост. В. В. Каллаш. М., 1912. С. 275; ср.: Глинка. С. 6.

Время меж обильными обедами [467] «Они жили открыто, были очень гостеприимны, и гости наполняли их дом постоянно. Стол был такой лакомый и изобильный, какой теперь трудно встретить… доходя иногда до изумительной роскоши. Их завтраки отличались изобилием и необыкновенною чопорностью. Несметное количество разных пирожков и много закусок, домашних и купленных, в особенности водки были верх изящества и разнообразия… Гостям приходилось отведывать их хотя по капельке, но пьяных я никогда не видала. Кутеж был тогда a l’ordre du jour» (Керн. С. 107) Ср.: «…всегда подавалось 10 кушаний, непременно 2 горячих. Славился у нее пирог с угрем. Мороженое подавали в хрустальной вазе… „Кушай все, непременно, хоть понемножку, но всего“, — говаривала она нам…» (Поленова М. А. Воспоминания о Державиной // Хрущов. С. 573). проводили в разговорах, которыми — по меткому замечанию мемуаристки А. Я. Бутковской — «все питались» не менее, чем сытными деревенскими яствами. Женщины говорили о том, что их волновало, в том числе о хозяйственных делах. Это особенно поразило Кэтрин Вильмот, которая написала в одном из своих писем, что дамы в провинциальном «обществе мало кокетничают» и «если группа дам о чем-либо беседует, можно быть уверенным, что это дела, дела, дела!..». Необычным и непривычным показалось англичанке и стремление русских провинциальных барынь сплетничать, вникая в детали частной жизни друг друга. «Дамы поверяют мне свои тайны, хотя я их об этом не прошу, — поражалась приехавшая в Россию позже сестра К. Вильмот Марта. — А затем с непостижимой бесцеремонностью расспрашивают меня о моих возлюбленных, семье, друзьях…» [468] Бутковская. С. 598; Вильмот Кэтрин. С. 358; Вильмот Марта. С. 255, 258–259, 271. Сопоставляя манеры русских и европейских женщин, англичанки отметили, что «русские часто собираются группами, шепчутся», однако же при этом живут настолько открыто, что женщины «входят без стука друг к другу», «часто целуют друг друга в обе щеки согласно моде (имеется в виду обычай. — Н. П .) а не по любви». [469] Вильмот Кэтрин. С. 302; аналогично — мать С. Т. Аксакова. См.: Аксаков. С. 140.