Наталья Пушкарёва - Частная жизнь русской женщины XVIII века

Помимо разговоров, формой совместного проведения досуга провинциальных помещиц были игры, прежде всего карточные. Хозяйки поместий — подобно старой графине в «Пиковой даме» — любили это занятие. «Вечером она выходила в гостинную и любила играть в карты, и чем больше было гостей, тем она была веселее и чувствовала себя лучше…» — вспоминала о своей тетке Е. П. Янькова. Марта Вильмот вспоминала о жизни в имении Е. Р. Дашковой: «Вернувшись (вечером, после прогулки) домой, мы пили чай, музицировали, играли в карты…» «Часто вечера проводили в танцах». [470] Янькова. С. 55; Вильмот Марта. С. 480; Мордвинова. С. 408.

Переехавшие со временем в город и ставшие столичными жительницами провинциальные барыни и их дочки оценивали свою жизнь в усадьбе как «довольно пошлую», но пока они жили там — им так не казалось. [471] Керн. С. 335; Чечулин Н. Русское провинциальное общество во второй половине XVIII в. СПб., 1889. То, что в городе было недопустимо и предосудительно, в деревне казалось возможным и приличным: сельские помещицы могли «не выходить целыми днями из халата», не делали модных замысловатых причесок, «ужинали в 8 часов вечера», когда у многих горожан, «было время полдничать», и т. п. [472] Долгоруков И. М. Капище моего сердца. М., 1890. С. 112.

Многие мемуаристы отметили атмосферу расслабленной неги, расцвеченную в усадебном быту домашними радостями и невинными удовольствиями. Для авторов воспоминаний не было сомнения, что создавали эту атмосферу в том числе и окружавшие их женщины — матери, бабушки, жены, сестры, дочери мемуаристов, нянюшки. В традиционности бытового уклада российских усадеб, хранительницами которого в немалой степени были именно его обитательницы, крылись истоки притягательности «сельского рая» для записных горожан. При этом наблюдались различия в «мужском» и «женском» взгляде на прелести «сельского рая», что тонко почувствовал и отразил в своей «Семейной хронике» С. Т. Аксаков. То, что для дворянина, выросшего в усадьбе, было в радость — могло оказаться дворянке-горожанке (даже провинциальной) в тягость: монотонность, сонность сельского быта, необходимость довольствоваться узким кругом общения, в том числе с малообразованными родственниками, иной уровень комфортности жилья и его чистоты и даже «сырой запах у пруда, который мы не замечали», мог показаться «противным». [473] Глинка. С. 240–241; Аксаков. С. 141–142, 161, 447.

Если образ жизни провинциальных барышень и помещиц был не слишком скован этикетными нормами и предполагал свободу индивидуальных прихотей, то повседневный быт столичных дворянок был предопределен общепринятыми нормами. Светские дамы, жившие в XVIII — начале XIX в. в столице или в крупном российском городе, вели жизнь, лишь отчасти похожую на образ жизни жительниц усадеб и уж тем более не похожую на жизнь крестьянскую. В начале XVIII в. Корнелий де Бруин отметил, что при посещении им богатой дворянской усадьбы под Москвой хозяйка дома и приглашенные развлекались на качелях («приятное препровождение времени, весьма обыкновенное дело»), однако уже к середине XVIII в. подобное развлечение стало считаться простонародным и в городской жизни дворянок почти не присутствовало. [474] Де Бруин К. Путешествие через Московию. М., 1873. С. 96. Даже те, кто приезжал в город, чтобы провести там «глубокую и скучную осень и зиму» (А. Т. Болотов), стремились жить там по-иному, не так, как в своем поместье. Удивительно, но описаний образа жизни горожанок в XVIII в. — и высших сословий, и непривилегированных — сохранилось куда меньше, чем фактов из истории повседневного быта российских помещиц. У столичных дворянок было несколько меньше времени на ведение дневников и писание мемуаров, а если подобные имелись — в них фиксировались в большей степени подробности жизни двора, описывались встречи и разговоры, случайные обмолвки знакомых и приятельниц, необременительные связи и интриги, [475] Эделинг. С. 225. но никак не последовательность занятий в течение дня (да ее, в сущности, и не было).

И представительницы «высшего общества», и подражавшие им дворянки среднего достатка и знатности, жившие в городах, если то позволяли средства, старались поменьше задумываться о делах управления имениями, состоянии финансов и всей «домашней экономики». Намного больше они волновались по поводу обустройства своего дома. «В домах появились диваны и будуары, а с ними… — истерики, мигрени и спазмы», — иронизировал над российскими горожанками один из современников, точно почувствовав связь между новыми деталями обстановки жилища и изменениями в рисунке поведения столичных жительниц. [476] Глинка. С. 215. О строительстве и обустройстве собственного дома на Пречистенке см. также: Янькова. С. 202–212. Сюда было принято приглашать гостей, там демонстрировались и наряды, которые должны были соответствовать новейшим веяниям моды. [477] Ржевская. С. 39; Рондо. С. 126–127. В мемуарах петербургских и московских аристократок XVIII — начала XIX в. нередко можно встретить подробные рассказы о работе «своих швей» над тем или иным парадным туалетом и такие детальные описания купленных и выписанных из-за рубежа платьев, которых не встретишь в дневниках и воспоминаниях провинциальных помещиц. Иностранцев поражала в русских дворянках «та легкость, с которой тратились деньги» на одежду и оформление жилища. [478] Янькова. С. 289; Vigee-Lebrun М. L. Souvenir de ma vie. Paris, 1869. P. 352.

Ни в одном из воспоминаний столичных жительниц не нашлось места для впечатлений от посещения музеев (в то время как мужчины это фиксировали, а также сам факт того, что среди посетителей Кунсткамеры или Оружейной палаты в Москве были женщины), [479] Об этом упомянули и П. А. Болотов (сын А. Т. Болотова) в «Журнале или ежедневных записках препровожденного времени» и И. Толченов в своем дневнике. См.: Толченов. С. 308 (о Кунсткамере); Русский быт. Ч. 2. Вып. 1. С. 234–235. крайне редки в «женских» воспоминаниях XVIII в. и сообщения о чувствах, вызванных театральными и иными зрелищами (за исключением мемуаров Е. Р. Дашковой и отчасти В. Н. Головиной); обычно они ограничивались констатацией самого факта посещения.

День горожанки привилегированного сословия начинался несколько, а иногда и гораздо позднее, чем у провинциальных помещиц. Петербург (столица!) требовал большего соблюдения этикетно-временных правил и распорядка дня; в Москве же, как отмечала В. Н. Головина, сравнивая жизнь в ней со столичной, «образ жизни (был) простой и нестеснительный, без малейшего этикета» и должен был, по ее мнению «понравиться всякому»: собственно жизнь города начиналась «в 9 часов вечера», когда все «дома оказывались открыты», а «утро и день можно (было) проводить, как угодно». [480] Из переписки В. Н. Головиной 1796 г. // Русский быт. Ч. 2. Вып. 2. С. 217.