Владимир Игнатов - Агентура НКВД-МГБ против ОУН-УПА

В «Записках нежелательного свидетеля» Судоплатов пишет: «Я сумел войти в доверие к Коновальцу, передав ему содержимое одного конфиденциального разговора. Как-то Костарёв и ещё несколько молодых украинских националистов, слушателей нацистской партийной школы, стали говорить, что Коновалец слишком стар, чтобы руководить организацией, и его следует использовать лишь в качестве декоративной фигуры. Когда они спросили моё мнение, я возмущённо ответил: — Да кто вы такие, чтобы предлагать подобное? Наша организация (Судоплатов в школе выступал как член крупной подпольной националистической организации на Украине. — В.И.) не только полностью доверяет Коновальцу, но и регулярно получает от него поддержку, а о вас до моего приезда сюда мы вообще ничего не слышали. Когда я рассказал об этом Коновальцу, лицо его побледнело. Позже Костарёв был уничтожен. Не думаю, что это случайное совпадение». По словам Судоплатова, Коновалец взял его «под свою опеку и частенько навещал». Вдвоём они бродили по городу.

Однажды Коновалец предложил, чтобы Судоплатов сопровождал его в инспекционной поездке в Париж и Вену. В Париже Коновалец пригласил Судоплатова посетить могилу Петлюры, который, после разгрома его армии Красной армией, жил в Париже, где в 1926 г. и был убит. По словам Судоплатова, Коновалец боготворил Петлюру и называл его «нашим знаменем и самым любимым вождём». Не имея денег, чтобы возложить цветы на могилу Петлюры, Судоплатов взял горсть земли с могилы и завернул землю в носовой платок. На восклицание Коновальца: «Что ты делаешь?» — «Эту землю с могилы Петлюры отвезу на Украину, — ответил Судоплатов, — мы в его память посадим дерево и будем за ним ухаживать». «Коновалец был в восторге. Он обнял меня, поцеловал и горячо похвалил за прекрасную идею. В результате наша дружба и его доверие ко мне ещё более укрепились».

Успешная командировка в Западную Европу изменила статус Судоплатова в разведке. О результатах его работы было доложено Сталину, секретарю ЦК Коммунистической партии Украины Косиору и председателю Верховного Совета республики Петровскому.

В 1937 и 1938 гг. Судоплатов неоднократно выезжал на Запад в качестве курьера. «Крышей» для него служила должность радиста на грузовом судне «Шилка». С Коновальцем он встречался в Антверпене, Роттердаме и Гавре, куда он приезжал по фальшивому литовскому паспорту на имя Новака. Во время одной из встреч он, «ужаснувшись», узнал от Коновальца, что ОУН передала немцам дезинформацию о том, что ряд командиров Красной армии из числа украинцев — Федько, Дубовой и другие — выражали свои симпатии делу украинских националистов. «Когда в 1937 г. я сообщил об этом Шпигельглазу, он высказал предположение, что контакты Дубового и других командиров с украинскими националистами и немцами не были невозможными».

Информация Судоплатова о «симпатиях» Федько, Дубового и других военачальниках, видимо, всё-таки попала к руководству страны. Поэтому он, как бы снимая с себя ответственность за донос на военачальников, пишет: «Думаю, что Шпигельглаз просто хотел прикрыть меня на случай, если бы я передал эту неприятную для нашего руководства информацию — ведь судьба этих командиров уже была предрешена, позднее все они были ликвидированы Сталиным. Люди Коновальца выдумывали подобные истории, чтобы произвести впечатление на немцев и получить от них как можно больше денег. Позднее мне довелось прочесть в украинской эмигрантской прессе, что такие красные командиры, как Дубовой, Федько и ряд других, делили якобы свою лояльность между советской властью и украинским национализмом».

Как следует из воспоминаний Судоплатова, приказ на убийство Коновальца отдал лично Сталин. Вот как он описывает этот момент в своих «Записках нежелательного свидетеля»: «В ноябре 1937 г., после празднования двадцатилетия Октябрьской революции, я был вызван вместе со Слуцким к Ежову, тогдашнему наркому внутренних дел».

«Я встретился с ним впервые, и меня буквально поразила его неказистая внешность. Вопросы, которые он задавал, касались самых элементарных для любого разведчика вещей и звучали некомпетентно. Чувствовалось, что он не знает самих основ работы с источниками информации. Более того, похоже, что его вообще не интересовали раздоры внутри организации украинских эмигрантов. Между тем Ежов был и народным комиссаром внутренних дел, и секретарём Центрального комитета партии. Я искренне считал, что просто не в состоянии оценить те интеллектуальные качества, которые позволили этому человеку занять столь высокие посты. Хотя к этому времени я и был уже весьма опытным профессионалом в разведслужбе, но в том, что касалось карьеры в высших эшелонах власти, оставался наивным человеком: ведь те руководители, с которыми я сталкивался до сих пор, такие, как Косиор и Петровский, возглавлявшие компартию Украины, были высокоинтеллектуальными людьми с широким кругозором.

Выслушав моё сообщение относительно предстоящих встреч с украинскими националистами, Ежов внезапно предложил, чтобы я сопровождал его в ЦК. Я был просто поражён, когда наша машина въехала в Кремль, допуск в который имел весьма ограниченный круг лиц. Моё удивление ещё больше возросло после того, как Ежов объявил, что нас примет лично товарищ Сталин. Это была моя первая встреча с вождём. Мне было тридцать, но я так и не научился сдерживать свои эмоции. Я был вне себя от радости и едва верил тому, что руководитель страны захотел встретиться с рядовым оперативным работником. После того как Сталин пожал мне руку, я никак не мог собраться, чтобы чётко ответить на его вопросы. Улыбнувшись, Сталин заметил:

— Не волнуйтесь, молодой человек. Докладывайте основные факты. В нашем распоряжении только двадцать минут.

— Товарищ Сталин, — ответил я, — для рядового члена партии встреча с вами — величайшее событие в жизни. Я понимаю, что вызван сюда по делу. Через минуту я возьму себя в руки и смогу доложить основные факты вам и товарищу Ежову. Сталин, кивнув, спросил меня об отношениях между политическими фигурами в украинском эмигрантском движении. Я вкратце описал бесплодные дискуссии между украинскими националистическими политиками по вопросу о том, кому из них какую предстоит сыграть роль в будущем правительстве. Реальную угрозу, однако, представлял Коновалец, поскольку он активно готовился к участию в войне против нас вместе с немцами. Слабость его позиции заключалась в постоянном давлении на него и возглавляемую им организацию со стороны польских властей, которые хотели направить украинское национальное движение в Галиции против Советской Украины.

— Ваши предложения? — спросил Сталин. Ежов хранил молчание. Я тоже. Потом, собравшись с духом, я сказал, что сейчас не готов ответить. — Тогда через неделю, — заметил Сталин, — представьте свои предложения. Аудиенция окончилась. Он пожал нам руки, и мы вышли из кабинета. Вернувшись на Лубянку, Ежов тут же дал мне указание немедленно приступить к работе вместе со Шпигельглазом над нашими предложениями.