Пол Кеннеди - Взлеты и падения великих держав. Экономические изменения и военные конфликты в формировании мировых центров власти с 1500 по 2000 г.

США … 41,7

Германия … 14,4

СССР … 14,0

Великобритания … 10,2

Франция … 4,2

Япония … 3,5

Италия … 2,5

Итого на долю семи держав … 90,5

Пробуждение этого гиганта после 1938 года, ставшее наиболее очевидным в 1940 году, решительно подтверждает, насколько важен был в гонке вооружений и в стратегических расчетах той эпохи выбор подходящего момента. Как Великобритания и СССР немногим ранее, Соединенные Штаты пытались восполнить нехватку вооружения, которая возникла в результате совершавшихся прежде масштабных поставок оружия фашистским режимам. В военных расходах эта страна могла превзойти любую другую при условии соответствующей политической воли. Это наглядно демонстрируют данные статистики: еще в конце 1939 года расходы США на оборону составляли лишь 11,7% от общих государственных расходов (1,6% ВНП) {721} 721 См. [677, р. 12]. , что было значительно меньше, чем у других великих держав в тот период. Увеличение доли военных расходов в ВНП, приближающее страну по данному показателю к фашистским странам, автоматически сделало бы Соединенные Штаты самым мощным в военном смысле государством мира. К тому же многое указывало на то, что Берлин и Токио осознают, насколько подобное развитие способно ограничить их возможности дальнейшей экспансии. Для Гитлера ситуация осложнялась его презрительным отношением к Соединенным Штатам, этой вырождающейся державе, где смешаны различные расы, но и он чувствовал, что не может откладывать свои завоевания до середины 1940-х годов, поскольку военное преимущество к тому времени неизбежно будет на стороне англо-франко-американского лагеря {722} 722 Огромное количество американских работ, посвященных философии и политике Гитлера, очень хорошо обобщено в книге [549, р. 179ff], См. также комментарии в [1340]. . Что касается Японии, которая воспринимала США намного серьезнее, то ее расчеты были точнее: так, военно-морское командование Японии полагало, что если к концу 1941 года численность их собственных судов достигнет приемлемых 70% от американского уровня, «то к 1942 году соотношение снизится до 65%, к 1943-му — до 50%, а к 1944 году — до катастрофических 30%» {723} 723 [1364, р. 62]. См. также [993, р. 217–218, 224]. . Как и Германия, Япония имела серьезный стимул для развертывания активных действий в самой ближайшей перспективе, поскольку только так она могла избежать участи страны-середнячка, отодвинутой на задний план супердержавами.

При рассмотрении сопоставимых сильных и слабых сторон великих держав во всей их полноте и в контексте экономического и военно-технического развития той эпохи более понятным становится курс мировой дипломатии 1930-х годов. Это не значит, что локальные источники различных кризисных явлений, будь то Мукденский инцидент, Эфиопский или Судетский кризис, имели лишь второстепенное значение или что международных проблем не возникло бы, если бы великие державы жили в мире и согласии. Однако очевидно, что при возникновении региональных кризисов политические деятели ведущих держав были склонны рассматривать их как в контексте событий более крупной дипломатии, так и, возможно даже в большей степени, в свете внутренних проблем своих государств. Британский премьер-министр Макдональд четко высказался об этом в разговоре со своим коллегой Болдуином, после того как Маньчжурский инцидент спровоцировал кризис фунта стерлингов и развал второго лейбористского правительства:

Все мы были настолько поглощены каждодневными проблемами, что не имели возможности рассмотреть ситуацию в целом и выработать соответствующую политику, вместо этого мы жили в ожидании новых потрясений {724} 724 [1280, р. 90]. Эта книга затмевает все предшествующие ей исследования на тему Маньчжурского кризиса. .

Это лишь подтверждает тот факт, что интересы политиков зачастую касались скорее текущего положения дел, нежели долгосрочной перспективы, и носили скорее практический, нежели стратегический характер. И даже после того, как британское правительство, казалось, могло бы перевести дух, изменений в его осмотрительной политике по отношению к захвату Маньчжурии Японией отнюдь не наблюдалось. Вынужденные постоянно решать экономические проблемы и справляться с общественным неодобрением запутанной ситуации на Дальнем Востоке, британские лидеры прекрасно знали о стремлении доминиона к поддержанию мира и о слабости имперской обороны в регионе, где Япония имела стратегическое преимущество. Так или иначе, многие британцы одобряли решение Токио сотрудничать с китайскими националистами, чья деятельность провоцировала общественные волнения, и многие высказывались за сохранение хороших отношений с Японией. Даже после того как подобные настроения ослабли вследствие дальнейшего проявления японской агрессии, подтолкнуть английское правительство к более решительным действиям могли лишь меры, предпринятые совместно с Лигой Наций и/или другими великими державами.

Однако Лига Наций, какими бы замечательными ни были ее принципы, не имела иных возможностей для предотвращения японской агрессии в Маньчжурии, кроме применения военной силы ее ведущих членов. Обращение за помощью в комиссию по расследованиям (комиссию Литтона) дало возможность державам оправдать задержку перехода к активным действиям, в то время как Япония продолжала захват территорий. У Италии, входившей в число ведущих участников Лиги Наций, не было интересов на Дальнем Востоке. Германия, хотя и имела торговые и военные связи с Китаем, предпочитала не предпринимать активных действий в сложившейся ситуации и лишь наблюдала за тем, сумеет ли японский «ревизионизм» создать полезный прецедент в Европе. Советский Союз выражал обеспокоенность по поводу японской агрессии, однако едва ли мог вступить в сотрудничество с другими странами, а действовать в одиночестве был не готов. Французы вполне предсказуемо столкнулись дилеммой: они не желали создания прецедента, который спровоцирует перемещение существующих территориальных границ и несоблюдение резолюций Лиги Наций, в то же время они были озабочены в связи с негласным перевооружением Германии и необходимостью поддерживать статус-кво в Европе, и сама возможность осложнения ситуации на Дальнем Востоке, которая могла отвлечь внимание и, вероятно, военные ресурсы от германской проблемы, их пугала. Официально строго придерживаясь принципов Лиги Наций, Париж между тем негласно выражал Токио поддержку в их притязаниях на китайские территории {725} 725 [Ibid, р. 148ff, 231ff]. . Правительство США, по крайней мере в лице госсекретаря Стимсона, напротив, никоим образом не оправдывало действий Японии, видя в них угрозу свободному миру, концепции, вокруг которой теоретически строился американский образ жизни. Однако высокоидейные суждения Стимсона не нашли поддержки ни со стороны Гувера, которого пугала перспектива дальнейшего запутывания ситуации, ни у британского правительства, которое предпочитало приспосабливаться, а не бороться. Результатом стали конфликт Стимсона и Гувера, отраженный в соответствующих частях их автобиографий, и, что важнее, унаследованное недоверие между Вашингтоном и Лондоном. Все это печальный и наглядный пример того, что один ученый назвал «внешнеполитическим барьером» {726} 726 [Ibid; 269, р. 161ff; 1045; 1159, р. 148ff]. .