Пол Кеннеди - Взлеты и падения великих держав. Экономические изменения и военные конфликты в формировании мировых центров власти с 1500 по 2000 г.

О каком национальном единстве здесь могла идти речь?! {267} 267 [803, р. 8]; см. также [324, р. 170ff].

Габсбургская армия, считавшаяся «одним из самых важных, если не самым важным институтом» в империи, представляла яркий пример этнического многообразия. «В 1865 году [то есть за год до решающего столкновения с Пруссией за господство в Германии] армию составляли: 128 286 немцев, 96 300 чехов и словаков, 52 700 итальянцев, 22 700 словенцев, 20 700 румын, 19 000 сербов, 50 100 русинов, 37 700 поляков, 32 500 венгров, 27 600 хорватов и 5 100 представителей других национальностей» {268} 268 [1107, р. xi, 61]. См. также [1198, pt. 1]. . В итоге она была такой же пестрой и разношерстной, как британско-индийские полки во времена английского господства в Индии, поэтому намного более однородные французская и прусская армии имели массу преимуществ в этом плане.

Это потенциально слабое место армии было результатом недофинансирования, частично обусловленного затруднениями в сборе налогов в империи, но главным образом проистекающего от недостаточно развитой коммерческой и промышленной базы. Хотя историки сегодня и заявляют о «росте экономики в Габсбургской империи» {269} 269 См. [459]. в период с 1760 по 1914 год, факты говорят о том, что в первой половине XIX века процесс индустриализации охватил лишь ряд западных регионов государства, таких как Богемия, предгорье Альп и земли, прилегающие к самой Вене, тогда как большую часть империи эти процессы практически не затронули. В итоге, несмотря на активное развитие самой Австрии, империя в целом значительно отставала от Великобритании, Франции и Пруссии по уровню индустриализации на душу населения, выпуску чугуна и стали, пароэнергетическим мощностям и т. д.

Более того, огромные расходы на войны с Францией «финансово истощили империю, вынудили ее непомерно увеличить свой государственный долг и обесценили бумажные деньги» {270} 270 [1107, р. 9], см. также [937, р. 43–45]. . В итоге правительство было вынуждено свести военные расходы до минимума. В 1830 году на нужды армии была выделена сумма, составляющая 23% от общих доходов (тогда как в 1817 году — 50%), а к 1848 году она сократилась до 20%. В периоды внешнеполитических кризисов (1848–1849, 1854–1855, 1859–1860, 1864) правительство резко увеличивало военные расходы, но их все же не хватало, чтобы вернуть армии былую мощь, а после нормализации ситуации траты на армию тут же стремительно сокращались. Например, в 1860 году военный бюджет страны составлял 179 млн. флоринов, в 1863 году он снизился до 118 млн., во время конфликта с Данией в 1864 году вырос до 155 млн., но уже в 1865-м (буквально за год до войны с Пруссией) был кардинально урезан до 96 млн. И ни один из бюджетов этих лет не шел в сравнение с военными расходами Франции, Великобритании, России, а позднее и Пруссии; а поскольку австрийское военное ведомство было известно своей коррумпированностью и неэффективностью даже по меркам середины XIX века, выделенные деньги тратились достаточно бездумно. Таким образом, судя по войнам в указанный выше период, вооруженные силы Габсбургской империи ни в коей мере нельзя было назвать хорошо подготовленными к участию в военном конфликте {271} 271 См. [1107, р. 10, 41, 46, 58] — о бюджетных ассигнованиях и [593, р. 43–67] — об институциональных затруднениях. .

И все же это не привело к падению империи. Многие из историков отмечают нехарактерное для такой ситуации сохранение могущества государства. Пережив Реформацию, нашествие турок и Французскую революцию, Габсбургская империя смогла вынести события 1848–1849 годов, поражение 1866 года и распалась только в результате Первой мировой войны, ставшей последней каплей. Несмотря на очевидную слабость государства, оно сохраняло и ряд своих сильных сторон. Монархия контролировала лояльность не только этнических германских подданных, но и многих представителей аристократии и семей военнослужащих на негерманских землях. Как правило, в австрийской части Польши, например, управление было намного мягче, чем в русской или прусской. Кроме того, сложный, многонациональный характер империи, с ее многочисленными проявлениями регионального соперничества, позволял до определенной степени использовать принцип центра «разделяй и властвуй» в отношении армии: венгерские полки в основном размещались в Италии и Австрии, а итальянские — в Венгрии, половина полков гусар находилась за границей и т. д. {272} 272 См. [1107, р. 19; 657, ch. 6; 1197].

Наконец, ни одна из великих держав, даже враждебно настроенных по отношению к Габсбургской империи, не представляла, кем можно было бы ее заменить. Русский царь Николай I мог негодовать относительно австрийских претензий на Балканы, но он достаточно охотно помог соседу своей армией при подавлении Венгерской революции 1848 года. Франция могла плести интриги ради того, чтобы изгнать Габсбургов из Италии, но при этом Наполеон III всегда помнил, что Вена — полезный союзник в будущих противостояниях с Пруссией и Россией. Бисмарк хотя и ставил себе целью полностью избавить Германию от австрийского влияния, приложил все силы для сохранения самой Габсбургской империи после ее капитуляции в 1866 году. Благодаря подобному попустительству великих держав империя продолжала существовать на карте мира.

Несмотря на потери за время Наполеоновских войн, положение Франции в последующие полвека начиная с 1815 года во многом было значительно лучше, чем у Пруссии или Габсбургской империи {273} 273 Краткий анализ см. в [1197, р. 122–144]. Описание национальных экономик см. в [228; 188, pt. 1; 673, ch. 6–8, 10]. . Размер ее национального дохода был намного выше, а капитал доступнее. Численность ее населения значительно превышала количество жителей Пруссии, при этом оно было намного более однородным, чем в Габсбургской империи. Кроме того, французы могли без особых проблем позволить себе содержание большой армии и флота. Тем не менее в данном периоде мы рассматриваем Францию как «среднюю державу», потому что стратегические, дипломатические и экономические условия тогда препятствовали тому, чтобы страна смогла сконцентрировать все свои ресурсные возможности и достичь значительного превосходства в какой-либо конкретной сфере.

Фактором, определяющим все происходившее в 1814–1815 годах на внешнеполитическом уровне, можно считать стремление всех остальных великих держав не позволить Франции сохранить гегемонию в Европе. Лондон, Вена, Берлин и Санкт-Петербург были готовы не только забыть о своих разногласиях (например, относительно Саксонии), чтобы достичь окончательной победы над Наполеоном, но также исполнены решимости создать после войны особую систему, которая бы не позволила Франции в будущем реализовать традиционные планы по расширению своей территории. Таким образом, в то время как Пруссия опекала Рейнланд, Австрия усиливала собственное положение в Северной Италии, а англичане расширяли влияние на Пиренейском полуострове, многочисленная российская армия стояла на своих рубежах, готовая в любой момент пересечь Европу для защиты результатов соглашений 1815 года. В результате, хотя многие французы, возможно, и являлись сторонниками политики «восстановления» {274} 274 См. [1197, р. 125–126]. , было ясно, что сейчас никто бы не дал французам глобально изменить ситуацию. Самое большее, чего смогла достичь Франция — с одной стороны, признания ее равноправным партнером в «Европейском концерте», а с другой — восстановления своего политического влияния в соседних регионах наравне с великими державами. И даже когда французы могли бы достичь паритета, скажем, с британцами на Пиренейском полуострове и вновь вернуть себе главенство в Леванте, им постоянно приходилось опасаться, что тем самым они настроят против себя другую коалицию. Любое действие Франции в исторических Нидерландах, как показали 1820–1830-е годы, тут же приводило к формированию англо-прусского альянса, который был слишком силен, чтобы надеяться на победу над ним.