Михаил Гершензон - Николай I и его эпоха

Так выразился Безак.

Читая все это, нельзя не подивиться, как в настоящее время изменились взгляды. Спросите теперь любого нотариуса: что стоит засвидетельствование доверенности? Один рубль, ответит он и, вовсе не церемонясь, с любезностью и улыбкой, не считая свой труд безвозмездным, берет от вас эти деньги и велит записать по книгам.

А прежде это, по понятиям незрелого общества, была взятка. Да, взятка, подвергавшая нареканию всех лиц, служащих в палате.

Казалось бы, чего легче, как в свое время отделить крепостную часть от палаты, о чем много было писано. Нет, часть эта, к крайнему прискорбию многих председателей, оставалась на день открытия реформы в ведении этих палат.

…В прежнее время, как известно, гражданские дела разделялись на бесспорные и спорные, первые подчинялись полиции, а последние — разбору судов.

Уголовные же дела, все без исключения, начинались в полиции, которая и производила по ним следствия и только по окончании отсылала оные в суд.

На практике выходило так, что полиция и по гражданским делам, под видом бесспорности, принимала к своему производству все дела. Исключение из сего допускалось только в тех случаях, когда полиция не благоволила к истцу или ответчику, смотря по обстоятельствам и по отношению ее к заинтересованным лицам.

По отношению признания дела спорным или бесспорным она хотя и подчинялась суду, но вместе с тем она зависела и от губернского начальства.

Одним словом, происходило какое-то смешение властей, судебной и исполнительной, и из этого возникала нередко многосложная перекрестная и совершенно бесполезная переписка.

Но так как полиция могла действовать на лицо, подпавшее ее разбору, сама, без всякого посредства, а суд не имел исполнительного органа, то полиция или вообще исполнительная власть, в понятии общества, стояла как-то выше суда.

Верховенство полиции над судом в особенности выразилось в Петербурге и вообще в столицах, где представителями полиции были: управы благочиния, обер-полицмейстеры, генерал-губернаторы, Министерство внутренних дел и, наконец, и в важных случаях — III отделение собственной Его Величества канцелярии, то есть жандармское управление.

Притом Министерство внутренних дел и III отделение по отношению ли лиц, бывших во главе сих управлений, или по другим обстоятельствам, в понятии современников стояли, как-то ближе к государю императору, чем Министерство юстиции. Это последнее всегда и во всех случаях хотя указывало и держалось законного порядка, но, несмотря на это, и означенные управления, при неразграничении в точности законом предметов ведомства суда от их круга обязанности, считали себя вправе прибегать то к тем, то к другим мерам и были правы по духу времени. Вот почему эти управления, не стесняясь взглядов Министерства юстиции, очень часто позволяли себе прибегать к разным исключениям из общего порядка дел судебных.

Последствием сего было вмешательство в дела суда, который потому и являлся каким-то слабым орудием в отправлении правосудия, а потому в глазах всех, да и на самом деле он был несамостоятельным. Всем этим мы не хотим сказать, что в прежнее время вмешательство администрации и прочих властей в дела суда имело какую-нибудь злонамеренную или корыстную или вообще недостойную цель. Нет, мы говорим, что в понятии прежней администрации и тех властей старый суд по своим формам и порядкам не представлял собой обеспечения, а потому, по их мнению, им самим и нужно было прибегать к исключительным мерам.

Меры эти были очень разнообразны: они состояли или в учреждении разных комиссий, на коих возлагали отправление разных функций суда, или в назначении следствий по делам судебным, или в командировании лиц несудебного ведомства для наблюдения за судебным делом, или в истребовании объяснений от лиц, служащих в суде, помимо властей судебного ведомства, и т. д. Всего не перечтешь.

…В подтверждение того, что в прежнее время администрация считала себя превыше юстиции, расскажу из многих еще один случай.

Я, как чиновник, командированный от Министерства юстиции для занятий в Министерство внутренних дел, представлялся бывшему тогда в последнем министру, Сергею Степановичу Ланскому.

Разговаривая со мной, Ланской спросил меня: «Ну, что ваш граф Виктор Никитич? Все судит да рядит, — а мы все-таки будем ездить по-своему». При этом Ланской, раскрыв два пальца правой руки и образовав из них рогульку, положил ее на один палец левой руки, а потом, поднимая и опуская ее несколько раз, делал движения наподобие конного ездока. «Вот так, вот так, — твердил, улыбаясь, добродушный министр, — мы ездим на вашей юстиции».

Анекдот сам по себе пустой, но характеризующий, что такое в прежнее время была юстиция и как на нее смотрела высшая администрация.

С своей стороны, III отделение, при шефе жандармов графе А. Х. Бенкендорфе, графе А. Ф. Орлове и других, состоя под ближайшим управлением генерала Леонтия Васильевича Дубельта, преследовало, по своим понятиям, кажущееся зло и, стремясь к добру, отправляло во многих случаях, ничем не стесняясь, функции судебных мест.

Так, оно определяло вины лиц по делам не политического свойства, брало имущество их под свою охрану, принимало по отношению к кредиторам на себя обязанности администрации и входило нередко в рассмотрение вопросов о том, кто и как нажил себе состояние и какой кому и в каком виде он сделал ущерб.

…В особенности III отделение в прежнее время зорко следило за действиями бывших тогда поверенных или адвокатов. Редкий из них не побывал в III отделении для объяснений с генералом Леонтием Васильевичем Дубельтом. Имя его у всех людей, не служивших и занимавшихся вольным делом, было на языке.

Малейшая жалоба со стороны клиента на недобросовестность адвоката или поверенного, была ли она ложная или справедливая, — все это было излюбленным предметом генерала Дубельта. Некоторые из них подвергались высылке из города, а другие, под страхом подобных наказаний, искали себе покровительства, записываясь для виду и счета на службу.

Впрочем, вообще звание адвоката, как защитника по делам, в прежнее время не пользовалось общественным уважением. Оно не было чтимо и правительством. Это последнее как-то считало, что все граждане силой закона и установленным порядком достаточно ограждены.

В подтверждение сего расскажу весьма знаменательный случай.

В г. Москве в царствование императора Николая Павловича был генерал-губернатором светлейший князь Дмитрий Владимирович Голицын.

Князь этот зачастую приезжал в Петербург, где жила его мать, княгиня Наталия Петровна Голицына (moustache), сестры: графиня София Владимировна Строганова, владелица дома у Полицейского моста, и Екатерина Владимировна Апраксина.