Сергей Дмитриевский - Сталин [Предтеча национальной революции]

— С непривычки-то оно все кажется страшным, — успокаивал меня Миронов, наш командир. — Война, милок, это тебе не бабьи посидки.

Вскоре я убедился, что Миронов был прав, потому что сам быстро привык к смерти. Обстановка войны с ее ежеминутной опасностью быстро притупляет все чувства и не располагает к сантиментам. Чего, чего только не привелось мне увидеть, особенно на Украине! Едешь, бывало, на тачанке, а поперек дороги лежит наполовину разложившийся труп. Первое время не только подойти, смотреть и то тошно было, а потом притерпелся и, равнодушно оттолкнув труп с дороги, ехал дальше»…

В обстановке Гражданской войны вырастали, учились жизни, духовно складывались люди, которые потом стали властвовать над Россией — и те, кто идет в ней к власти сейчас.

В обстановке Гражданской войны получил свою окончательную шлифовку Сталин.

Первый год Гражданской войны: восемнадцатый.

«Если вы о ту пору зашли бы в ЦК, этот главный штаб ленинского авангарда рабочих масс нашей страны, — пишет Тарасов-Родионов, один из бытописателей революции, — и, протолкавшись по темным, узеньким коридорам невзрачного дома, через толпы обдерганных курток, получающих здесь путевки во все концы с неизменным одним боевым заданием: победить! — спросили бы, наконец, у кого-нибудь из секретарей: — А который же из всех этих фронтов, милый товарищ, сейчас самый важный и опасный? — то непременно получили бы один неизменный ответ:

— Царицын.

— Царицын?

— Да, товарищ, Царицын! Сейчас это единственный ключ к хлебу. Ведь без хлеба мы не продержимся. А самое главное — Царицын это сейчас единственный красный клин, вбитый нами в сжимающее нас кольцо объединенной контрреволюции. Если генералу Краснову удастся этот клин у нас вышибить, — чехословацкие учредиловские банды немедленно же соединятся с белыми сворами казацкого генералитета. Кольцо кровожадных бешеных хищников тесно сомкнется вокруг нас, и революцию сдавят в тиски. Центральный комитет большевиков считает Царицын сейчас решающим пунктом. Туда Лениным послан… его верный соратник, Коба Сталин».

…Сталин приехал в Царицын в июне 1918 г., с отрядом красногвардейцев, с двумя броневиками и неограниченными полномочиями, — для того, чтобы наладить снабжение хлебом голодающих центров. Но скоро казачьи полки окружили Царицын. Вслед за Доном против советской власти поднялись и казачьи станицы Кубани. Окрепла блуждавшая по кубанским степям Добровольческая армия. Под ее ударами изнемогала, отступала Советская армия Северного Кавказа — единственной тогда житницы красной республики. Сталин стал военным диктатором Царицына и северо-кавказского фронта.

7 июля, через месяц примерно, по прибытии в Царицын Сталин пишет Ленину (на записке пометка: «Спешу на фронт, пишу только по делу»):

«Линия южнее Царицына еще не восстановлена. Гоню, ругаю всех, кого нужно, надеюсь, скоро восстановим. Можете быть уверены, что не пощадим никого — ни себя, ни других, — а хлеб все же дадим. Если бы наши военные „специалисты“ (сапожники!) не спали и не бездельничали, линия не была бы прервана. И если линия будет восстановлена, то не благодаря военным, а вопреки им».

11 июля Сталин вновь телеграфирует Ленину:

«Дело осложняется тем, что штаб северо-кавказского военного округа оказался совершенно неприспособленным к условиям борьбы с контрреволюцией. Дело не только в том, что наши „специалисты“ психологически неспособны к решительной войне с контрреволюцией, но также в том, что они, как штабные работники, умеющие лишь чертить чертежи и давать планы переформировки, абсолютно равнодушны к оперативным действиям… и вообще чувствуют себя, как посторонние люди, гости…»

И Сталин решительно заявляет:

— Смотреть на это равнодушно, когда фронт Кальнина [6] Командующий советской северо-кавказской армией. Был скоро наголову разбит Добровольческой армией. оторван от пункта снабжения, а север от хлебного района, считаю себя не вправе. Я буду исправлять эти и многие другие недочеты на местах, я принимаю ряд мер и буду принимать, вплоть до смещения губящих дело чинов и командиров, несмотря на формальные затруднения, которые при необходимости буду ломать. При этом понятно, что беру на себя всю ответственность перед всеми высшими учреждениями.

Самочинно взятые на себя Сталиным функции руководителя всех военных сил фронта получают подтверждение Москвы. Несмотря на всю неприязнь Троцкого к Сталину, телеграмма реввоенсовета республики, носящая пометку, что она отправлена по согласию с Лениным — вероятнее: по настоянию Ленина — возлагает на Сталина «навести порядок, объединить отряды в регулярные части, установить правильное командование, изгнав всех неповинующихся».

Силы Царицына скоро увеличиваются. Через область Дона пробивается армия Ворошилова, составившаяся из остатков оттесненных и разбитых немцами украинских партизанских отрядов и рабочих Донбасса.

Во главе этой армии — Клим Ворошилов, донецкий слесарь и профессиональный революционер в прошлом. Он выдвинулся, как способный военачальник, в стычках с немцами. Бойцы армии слепо доверяют ему.

В Царицын Ворошилов приводит Сталину 15 000 закаленных бойцов. Из них и из других стекшихся к Царицыну партизанских отрядов создается регулярная 10-я советская армия.

— Во главе со Сталиным, — вспоминает Ворошилов, — создается революционный военный совет, который приступает к организации регулярной армии. Кипучая натура т. Сталина, его энергия и воля сделали то, что вчера еще казалось невозможным. В течение самого короткого времени создаются дивизии, бригады, полки.

Командующим армией Сталин назначает Ворошилова. Он знает и ценит его еще по временам подпольной работы. Они встречались в Баку.

Меняется под тяжелой рукой Сталина вся царицынская жизнь. Все сосредоточивается на вопросах обороны. Подтягиваются, пополняются новыми силами все местные партийные и рабочие организации, обуздывается партизанская вольница. Жизнь всего города охватывается клещами жесткой диктатуры.

«Физиономия Царицына, — пишет Ворошилов, — в короткий срок стала совершенно неузнаваема. Город, в котором еще недавно в садах гремела музыка, где сбежавшаяся буржуазия вместе с белым офицерством открыто толпами бродила по улицам, превращается в красный военный лагерь, где строжайший порядок и воинская дисциплина господствовали надо всем».

«…Город Царицын, — описывает Тарасов-Родионов, — совсем не походил тогда ни жизнью своей, ни своим деловым строгим обличьем на остальные города нашей страны… Размеренная и напряженная рабочая жизнь — с дымом фабрик и гулом заводов. Киношки — взятые под лазареты с белыми флажками Красного Креста. На улицах и на перекрестках красноармейские патрули. А посреди Волги на якоре высоко поднимала из воды свое черное пузо большая баржа, и, косясь на нее, обрюзгший чиновник в полинялой форменной фуражке тревожно шептал старушонкам на берегу: