Марина Могильнер - Новая имперская история Северной Евразии. Часть II

Петр освоил не только язык (риторику) камерализма, но и логику его, и само мировоззрение. Недаром именно на этом языке обращался к нему, формулируя проект учреждения коллегий в России, знаменитый философ и математик, по совместительству крупный деятель Kameralwissenschaft Готфрид Вильгельм Лейбниц, принятый в чине тайного юстиц-советника на русскую службу в 1712 году:

Опыт достаточно показал, что государство можно привести в цветущее состояние только посредством учреждения хороших коллегий, ибо как в часах одно колесо приводится в движение другим, так и в великой государственной машине одна коллегия должна приводить в движение другую, и если все устроено с точною соразмерностью и гармонией, то стрелки жизни непременно будут показывать стране счастливые часы.

Проведенная Петром концептуальная «камералистская» революция, распространение представления о государстве как разумно устроенной и управляемой машине имели гораздо более значительные и долговременные последствия, чем многие его реальные или заявленные достижения.

Так, напряжением всех сил, в результате продолжавшейся более 20 лет войны России удалось отвоевать у Швеции южное побережье Финляндского залива — в основном, старинные земли Ливонии, а также часть южной Карелии. При этом по Ништадскому договору 1721 г. Россия выплачивала Швеции компенсацию в 1.3 миллиона рублей (примерно 15% совокупного годового дохода казны) и разрешала закупать беспошлинно хлеб на 50 тысяч рублей в год (что с учетом пятикратного превышения стоимости ржи, овса и ячменя в Западной Европе по сравнению с российскими ценами экономило Швеции до 200 тысяч рублей в год). Менее удачно закончилась русско-турецкая война 1710−1713 гг., в значительной степени спровоцированная российской стороной. Авантюрный Прутский поход 1711 г. едва не привел к пленению самого Петра I со всеми приближенными. По итогам подписанного мирного договора Россия отказывалась от всех завоеваний середины 1690-х гг.: Азов возвращался Османской империи, построенный новый порт Таганрог, укрепленный самыми современными (и дорогими) фортификационными сооружениями, был разрушен. Колоссальные инвестиции в кораблестроительную программу на Воронежских верфях (там было построено более 200 кораблей, на строительство было согнано более 20 тысяч человек со всей страны) пропали. Верфи были закрыты, большая часть судов сгнила, крупнейший корабль, построенный по чертежам самого Петра, — 58-пушечный «Гото Предестинация» («Божье предвидение») — был продан Османской империи. Впрочем, сходная судьба постигла и колоссальный Балтийский флот после окончания Северной войны. Спустя десять лет после подписания мира боеспособными оставались лишь 25-30% от списочного состава судов — в казне просто не было средств для поддержания на плаву всего огромного флота. Таков был итог деятельности Петра по достижению первой объявленной цели правления — защите государства «от внешнего нападения».

В «распространении торговли» — второй главной цели — так же непросто подвести однозначный баланс созидательных и разрушительных шагов Петра. Внешняя торговля поощрялась уже самой интенсификацией международных контактов. Причем, в полном соответствии с камералистской доктриной, в торговле поддерживался положительный баланс экспорта над импортом. Так, в 1710 г. в главный порт международной торговли Архангельск ввезли иностранного товара на 1.6 миллионов рублей, а вывезли российских товаров на три миллиона (почти двухкратный профицит экспорта над импортом). Однако начиная с 1713 г. Петр начинает добиваться перенаправления всей зарубежной торговли в балтийские порты, прежде всего в недавно основанный Санкт-Петербург. Еще в 1715 г. в Петербург пришло меньше двух десятков торговых судов, а в Архангельск — 230. Но прямые приказы и понижение пошлин для провоза товаров на Балтику сделали свое дело: в 1725−1726 гг. в Архангельск зашли 50 кораблей, а в Петербург 450 (а считая вместе с Ригой и Нарвой — 1600). Таможенные сборы в Архангельске уже не дотягивали до 20 тысяч рублей в год, а в Петербурге стали приближаться к 300 тысячам. В 1725 г. через петербургский порт продали российских товаров на 1.5 млн. рублей и закупили на 450 тысяч, что приближало оборот Петербургского порта к былым оборотам Архангельска. Таким образом, ценой разрушения складывавшейся десятилетия внешнеторговой системы, ориентированной на Архангельск, удалось наладить торговлю на Балтике. Если сравнивать только Петербург с Архангельском, энергичные меры Петра привели скорее к упадку внешней торговли. Но, учитывая успехи в Северной войне, позволившие России взять под контроль порт Нарвы, и особенно масштабные операции через Ригу, можно говорить о многократном расширении торгового оборота. Впрочем, еще больших показателей можно было добиться, и не разоряя Архангельск, а просто добавив к этому направлению операции через Ригу.

Внутренняя торговля в Московском царстве была развита гораздо слабее внешней. В то время как внешнеторговый оборот Архангельска составлял миллионы рублей в 1703 г., объем внутренней торговли в крае (включая местную ярмарку) не превысил 11 тысяч рублей. Внешняя торговля находилась в руках иностранных купцов, обладавших большими капиталами, а внутри страны подавляющее большинство купцов имело ограниченные средства в силу неразвитости денежной экономики, в которой аккумулировать существенные средства удавалось только казне. Местное население было бедным или, во всяком случае, малоденежным, предпочитая обходиться товарами собственного или соседского производства, за исключением нескольких стратегических продуктов (прежде всего, соли). «Улучшения торговли» в этих обстоятельствах можно было добиться покровительственной финансовой политикой: к примеру, развитием коммерческих банков и выдачей кредитов купцам. Петр I, однако, избрал другой путь: он поощрял передачу как можно большего числа хозяйственных операций на откуп — будь то продажа определенных категорий товаров (например, сахара), пивоварение или транспортные услуги. Система откупов существовала в Московском царстве давно, хотя никогда прежде не достигала масштабов, к примеру, Франции, где частные откупщики занимались сбором королевских налогов.

Эффект от передачи коммерческой деятельности откупщикам лучше всего иллюстрирует пример того же Архангельска. Так, в 1711 г. казна получила 278 р. пошлины с владельцев полутора сотен грузовых поморских судов типа карбаса, которые курсировали между пристанью и купеческими морскими кораблями, перевозя товары. Годовой доход каждого судна составлял около 25 рублей, с которых полагалось заплатить 2 рубля пошлины (8%), остальное оставалось хозяину (в том числе на ремонт и на содержание команды). Мелкий чиновник, сосланный в Архангельск, испросил себе (в компании с несколькими перевозчиками) в откуп на три года монопольное право на эту сферу деятельности. Он обещал более чем удвоить поступления в казну, но при этом из дохода каждого судна (25 р.) собирался изымать 20 р. — в десять раз больше, чем прежде. Разумеется, этот проект был удовлетворен, ведь казна получала гарантированный доход (в удвоенном размере и без необходимости организовывать процесс сборов). Откупщики-перевозчики концентрировали в своих руках прежде распыленные ресурсы, что позволяло накапливать капитал. Оборотной стороной этого процесса была монополизация хозяйственной деятельности (в данном случае, транспортных услуг), что приводило к росту дороговизны и падению качества услуг. Внутренняя торговля развивалась путем получения исключительных привилегий на осуществление коммерческой деятельности от казны — в полном соответствии с камералистской теорией и практикой, поскольку упорядочение предпринимательства сопровождалось резким повышением доходов государства.