Вадим Цымбурский - Европа между Евразией и Евроафрикой. Новая имперская геополитика

По материалам семинара "РЖ-Сценарии"

Мировая империя как факт существует. Она строилась трудно, перипетийно, но она существует. Последний бросок американцев в Центральную Азию, с зажатием всех континентальных центров силы между базами в середине континента и американским флотом на море, в общем-то подводит ее к моменту кристаллизации. Говоря о так называемой "европейской общности", следует помнить, что она создавалась в контексте строительства этой империи и явилась результирующей двух процессов. Во-первых, у европейских стран отобрали выделенные колониальные сферы влияния. Во-вторых, европейцев подвели под общий защитный зонтик и объявили, что будут их оборонять от врага с Востока. А когда врага с Востока не стало — то, в перспективе, от любого другого врага. Европейцы увидели, что в конечном счете это позволяет им относительно беззаботно процветать. Но вместе с тем в результате просто исчезло поле, на котором европейские государства могли бы позиционировать свои отдельные национальные интересы, интересы, которые до сих пор оформлялись в сферах колониальных, а также в сферах военного соперничества между европейскими государствами.

Во многом сворачивание "политики национальных интересов" в Европе было насильственным и имело целью просто удержать в узде Германию, но, как бы то ни было, оно состоялось, и по мере формирования экономического "гроссраума" начали складываться так называемые "общеевропейские интересы". При этом наиболее крупные центры европейского поля могут представлять тот или иной аспект общеевропейских интересов. Франция представляет их в Средиземноморье и частично в Африке, Германия на Балканах и в Восточной Европе (смотрите у Бжезинского в "Большой доске"). И так далее.

В связи с этим стоит другой вопрос: каким образом оформляющаяся в ходе интеграционных процессов европейская идентичность будет проецироваться в международную политику и, в частности, каким образом европейская политика будет дифференцироваться от североамериканской? Я повторю то, что говорил многократно. Объединенная Европа играет в системе существующей империи шакалью роль. То есть, попросту говоря, — роль муссолиниевской Италии в Третьем Рейхе. Шакал старается подобрать то, что льву по тем или иным причинам не интересно, на что, попросту говоря, у льва глаз не лег. Шакал стремится выстроить свою сферу влияния внутри более широкого силового поля. Собственно, таким образом и происходит дифференциация. Скажем, если американцы установили военное присутствие на Балканах, то Европа теперь масштабно инвестирует в разрушенную Югославию и получает от этого в перспективе хорошие бонусы. Или если Израиль — союзник Соединенных Штатов, довольно поднадоевший, то у Европы, при всех ее сложных чувствах к арабам, оказываются в Магрибском пространстве свои серьезные интересы, которые она под гуманитарными соусами раскручивает.

В обозримое время в этом распределении ролей вряд ли что-то изменится. Действительно же интересные размышления на европейскую тему начинаются, пожалуй, лишь с того момента, когда мы, под влиянием таких, например, добрых людей, как Иммануэль Валлерстайн, ставим вопрос о ситуации, которая может сложиться после гипотетического краха имперской оси, после Соединенных Штатов. Здесь приходится уже серьезно думать и моделировать возможности альтернативной Европы, которую я условно называю Европой Митридата Евпатора, осуществлявшего, если помните, свой, противостоящий Риму проект. Это консолидированная Европа, относительно известная нам по образам исторически существовавших "Европ-империй", будь то наполеоновский блок, или, затем, Центральная Европа, сплоченная под эгидой Германии и Австро-Венгрии, или приснопамятная гитлеровская Европа (с подачи Шпенглера Гитлер хотел быть Цезарем Европы, но потянул всего лишь на ее Митридата Евпатора).

Какая Россия была бы мыслима и приемлема для этой Европы, оформившейся в качестве самостоятельной, обособленной силы? Посмотрев на вопрос исторически, мы увидим весьма устойчивую тенденцию: для консолидированной и обладающей отчетливым геополитическим самосознанием Европы всегда была наиболее приемлема Россия, развернутая к Азии, продвигающаяся к Тихому океану, по мере сил — к Индийскому: Россия, которую при желании можно назвать "Россией-Евразией". Такая Россия импонировала Наполеону, когда он ориентировал соответствующим образом Александра. Она была мила Вильгельму II, она была приятна Бисмарку даже. И кстати, стоит вспомнить, из-за чего возник кризис во время приезда Молотова в Берлин осенью 40-го года. Ему предложили конкретный проект: дележ британского достояния, при котором Советскому Союзу отводилась бы зона к югу от Батуми и Баку. В ответ через Молотова передали позицию, что у нас, кроме южных интересов, есть интересы в Финляндии и вообще на Балтике (прямо над германским побережьем!), интересы, связанные с проливами и выходом в Средиземноморье (раз мы теперь боремся с Англией, то должны себя защитить с моря), есть желание, чтобы Гитлер вывел войска из Румынии (чьей нефтью он окормлялся) и согласился бы на патронат советского Коминтерна над болгарской монархией. Выслушав эти предложения, Адольф Алоизович привел в действие план Барбаросса.

Сталин не понял одного: Пан-Европа готова была взять нас в союзники, но не в союзники внутриевропейские — там мы были ей не нужны. Не случайно Хаусхофер, сперва прославивший пакт Молотова-Риббентропа, с лета 1940-го года выразительно заскулил о том, что присоединяя Балтию, мы взламываем барьер Европы.

Для интегрированной и сильной Европы в принципе не приемлема никакая Россия с выходом в Средиземноморье, не приемлема Россия, разворачивающаяся на балтийско-черноморском пороге и взламывающая этот барьер. Иными словами, для нее немыслима Россия, которая помнила бы о своем византийском и античном наследии, сохраняла средиземноморскую цивилизационную память и которая в принципе заявляла бы, что она тоже — европейская держава. В нынешнем стремлении "отжать" Россию из Восточной Пруссии уже угадываются черты этой потенциальной Европы, чья политика не будет одержима желанием поглотить Россию, но будет определяться именно стремлением "отжать" ее.

Что же касается собственной, наиболее естественной и обширной резервной зоны европейского роста, то она расположена не на русском северо-востоке, а скорее на арабском юго-востоке. Тот же Хаусхофер ставил Гитлера перед альтернативой — идти Германии в "евразийский" или "евроафриканский" разворот, а Макиндер твердил о том, что истинной границей Европы нужно считать Сахару.