Константин Колонтаев - Русский коммунизм (большевизм)

По его словам, идеалисты "в неведении и бессознательности видят необходимые условия для цельности жизни, ставят человека в безусловную зависимость от таинственных сил и таким образом узаконивают его вечное несовершеннолетие".9

Наибольшую неприязнь Салтыкова-Щедрина вызывал агностицизм как одна из наиболее реакционных философских систем идеализма, пытающаяся доказать принципиальную невозможность познания окружающего мира. Это, по мнению Салтыкова-Щедрина, является попыткой оправдать и сохранить существующие несовершенные явления. В противовес агностикам, он неоднократно отмечал, что окружающий мир неисчерпаем как объект познания, поэтому процесс познания бесконечен. По его мнению, бесконечность процесса познания даёт возможность постоянно совершенствоваться и двигаться вперёд.10

По убеждению Салтыкова-Щедрина, основой для материалистического понимания природы и общества является метод диалектической логики. Основывая свои исследования общественной жизни на этом методе, он считал, что для познания какого-либо факта или явления необходимо учитывать, что в природе и обществе ничто не стоит особняком, что различные явления имею связь друг с другом и взаимодействуют между собой. По его словам: "Ограничьте конкретность факта до самой последней степени, доведите её до самой нищенской наготы, вы всё-таки не отвергнете того, что факт имеет свою историю, свою современную обстановку, свои ближайшие последствия, не говоря уже об отдалённом будущем".11

Для Салтыкова диалектическая логика, таким образом, заключалась в анализе фактов в их связи и взаимодействии между собой и с окружающим миром, в их обусловленности общим строем общественной жизни. Диалектическая логика была для него основным методом проникновения в глубины общественной жизни и её постижения.

Используя материалистическую диалектику для анализа общественных явлений, он подверг с классовых позиций научной критике всю систему отношений буржуазного общества, показывая тесную связь буржуазных идеологов с их лицемерными заявлениями о защите семьи и собственности с господствующими буржуазными классами. По этому поводу в своём романе "Убежище в Монрепо" (1879) он писал, что все потуги буржуазных идеологов направлены "ради вас, кабатчики и менялы, чтобы для вас соответствующую обстановку устроить и ваше пришествие приличным образом объяснить".12

В своей сатирической сказке "Соседи" (1885) он блестяще и художественно разоблачал лживые утверждения буржуазных идеологов о том, что якобы капитал и труд вносят одинаковый вклад в общественное производство, о якобы справедливом разделении труда в капиталистическом обществе между рабочими и капиталистами. Из этого Салтыков делал вывод, что в условиях капитализма невозможно преодолеть бедность и нищету ни с помощью личного трудолюбия, ни с помощью филантропии. Филантропия, по его мнению, служит лишь одним из прикрытий капиталиситческой эксплуатации.

В своих повестях "Убежище в Монрепо" (1879), и "Мелочи жизни" (1887) он показал особые черты русской буржуазии и её отличия от западной. Если на Западе буржуазия пряталась от трудящихся за фасадом парламентской демократии и многопартийности, то в России для трудящихся "буржуй", представлялся прямым наследником прежних феодальных эксплуататоров, также находящимся под защитой царского государства, воплощаясь в малопривлекательных образах кулака, жулика-купца, ростовщика. Далее он отмечал, что российский буржуа, обладая большей, чем у западного собрата, алчностью и страстью к наживе, отличается бескультурьем, невежеством, праздностью, отсутствием трудолюбия и профессионализма.

Рассматривая роль народных масс в истории и отношение к ним революционеров, Салтыков-Щедрин, отвечая на обвинения некоторых литературных критиков, что он во многих своих произведениях и, в особенности, в романе "История одного города" высказывает презрение к народу, в своём письме к А. Н. Пыпину от 2 апреля 1871 отмечал, что степень сочувствия революционера к народу зависит от степени народной сознательности и готовности к борьбе за свои права. Народ, который покорно терпит эксплуатацию, не заслуживает ни сочувствия, ни даже жалости.13

В своих историко-материалистических воззрениях Салтыков-Щедрин не мог пройти мимо проблем национального вопроса. Полемизируя с представителями русского буржуазного национализма середины XIX в. - славянофилами, Салтыков-Щедрин отвергал попытки представить национализм и патриотизм как одно и то же.14

По его мнению, национализм является идеологией господствующих эксплуататорских классов и используется ими как орудие для удержания политической власти и маскировки классовых противоречий: "Надругавшись до отвала над русским именем и у себя дома, и за границей, толпа охотно предаётся на досуге словесным излияниям о сладости патриотизма, о том, как это чувство возвышает душу и как, в особенности, необходимо развивать его в простом классе. Толпе почему-то желательно распространение патриотических чувств в простом классе".15

В другой своей статье он устами одного из консервативных персонажей показывает, для чего буржуазии нужно распространение "патриотических чувств": "Нынче пошла мода на национальности. Итальянцы не хотят знать австрийцев, а там шевелятся голштинцы, а там где-то пискнули ирландцы. Хвалю этих людей, потому что, занимаясь вопросами о национальности, они тем самым предъявляют миру, что сердца их волнуются не какими-то разрушительными интересами, какова, например, так называемая свобода, но интересами возвышенными, политическими. Например, итальянцы почти освободились от австрийцев - это очень приятно. Голштинцы также, вероятно, в скором времени освободятся от датчан - и это будет приятно. Почему приятно? А потому что из всего этого никакой другой перемены не произойдёт, кроме некоторой сумятицы в географических учебниках. Скажем больше: чем больше в данный момент возбуждено интересов политического свойства, тем приятнее для общественного благоустройства; ибо в руках опытного охранителя политический интерес может служить самым лучшим отвлечением от интересов ближайших, земных".16

Такова, по мнению Салтыкова-Щедрина, методика использования буржуазией национализма для отвлечения от классовой борьбы.

Проявляя глубокие провидческие способности, Салтыков-Щедрин в 1874 г. за 20 с лишним лет до создания "Всемирной сионистской организации" в своём романе "Дневник провинциала в Петербурге" предсказал создание сионизма как идеологии и политической практики еврейского национализма: "Вошёл прекраснейший и честнейший еврей Гольденшвайн, который был помешан на возрождении еврейской нации. Возрождение это, по мнению его, могло осуществиться лишь тогда, когда евреи, захватив в свои руки все банковские операции, докажут изумлённому миру, что может совершить скромная нация, которая находит небезвыгодным считать себя угнетённою".17