Джон Норвич - История Сицилии

Путешествие затягивалось и доставляло неприятности, но худшее было еще впереди. В начале девятнадцатого столетия Восточная Европа могла похвастаться весьма малым количеством постоялых дворов, и, разумеется, ни один из них не подходил для королевы и ее свиты. К счастью, польская аристократия вполне могла обеспечить гостеприимство на протяжении большей части пути; но позднее у королевской кареты лопнула ось и экипаж перевернулся, а задолго до окончания ремонта погода резко ухудшилась. Через час или два все вокруг замело снегом. В конце концов кров удалось отыскать в крестьянской лачуге. «Лишь королева, – вспоминал очевидец, – выказывала спокойствие и добродушие, шутила по поводу происшествия и… играла с крестьянскими детьми, а их родителям задала через переводчика несколько доброжелательных вопросов».

Мария-Каролина прибыла в Вену 2 февраля 1814 года. Меттерних велел ей не подъезжать к императорскому двору ближе шести миль, но она проигнорировала этот запрет. «Поглядим, посмеют ли они прогнать последнюю дочь Марии-Терезии из Шенбрунна», – сказала она. Никто этого сделать не посмел, и королева с сыном поселились в Хетцендорфе, всего в двух с половиной милях от дворца. Это обстоятельство, увы, вовсе не подразумевало хоть какого-либо улучшения отношений с ее зятем-императором. Утомленный ее постоянными жалобами и вечным самолюбованием, император избегал встречаться с тещей, насколько это было в человеческих силах; да и сама она отнюдь не рвалась увидеться с человеком, который признал Мюрата правителем Неаполитанского королевства и поклялся его поддерживать. Когда ее внучка Мария-Луиза вернулась в Вену в мае, отказавшись сопровождать мужа на Эльбу, она удостоилась холодного приема у королевы – не потому, что вышла замуж за Наполеона, а потому, что бросила супруга. Королева была прекрасно осведомлена о том, какие усилия приложил отец Марии-Луизы, дабы уговорить дочь поступить именно так; тем не менее она во всеуслышание заявляла, что Мария-Луиза должна вернуться к мужу, если необходимо, связав простыни в веревку и сбежав из дворца. «Я бы повела себя так на ее месте, – прибавила она. – Когда выходишь замуж, это навсегда».

Разобравшись с обоими, королем и королевой, и даровав Сицилии замечательную новую конституцию, Бентинк, который никогда не забывал, что был и остается солдатом, решил принять свежепоступившее предложение присоединиться к армии Веллингтона в Каталонии. Краткая кампания не принесла успеха и никоим образом не способствовала его репутации военачальника. 12 сентября 1813 года он потерпел сокрушительное поражение от армии наполеоновского маршала Суше и вскоре был вынужден отказаться от командования и вернуться на Сицилию, куда прибыл 3 октября. Вскоре он понял, что ему вовсе не следовало уезжать с острова. Бентинк писал лорду Каслри:

Я убежден в безоговорочной слабости наследного принца и в недееспособности любого числа людей, которые могут быть поставлены во главе правительства; равно я убежден в невежестве и развращенности местного населения, вследствие чего невозможно для британской политической власти куда-либо отлучаться отсюда .

По возвращении он вновь обнаружил остров в состоянии хаоса. Велись жаркие споры относительно конституции, полный текст которой еще не опубликовали. Бельмонте, которого сэр Уильям однажды назвал «главной надеждой страны», порвал со своим дядей и бывшим соратником князем Кастельнуово, что привело к расколу их движения. В парламенте между тем спорадические попытки «приструнить» цены вызывали такое негодование, что бури протеста выплескивались на улицы Палермо и других городов. По счастью, британские войска на Сицилии быстро навели порядок; двоих зачинщиков народного недовольства схватили и повесили. Помимо всего прочего, вспышку смертоносной чумы зафиксировали на Мальте, и стали расползаться слухи, будто англичане намереваются сознательно ввезти болезнь на Сицилию.

Бентинк понял, что ему не остается ничего другого, кроме как восстановить свои диктаторские полномочия. Он объявил, что ни в коем случае не является приверженцем деспотизма, однако в подобных условиях деспотизм предпочтительнее анархии. Был разогнан парламент (князь-викарий послушно подписал указ), сформировали новое правительство и опубликовали указ, гласивший, что всех «возмутителей общественного спокойствия, убийц и других противников конституции» будут карать в соответствии с требованиями военного положения. Затем Бентинк отправился в долгое путешествие по острову, впервые посетил все крупные города и всюду растолковывал колоссальные выгоды конституции. По завершении этого «турне» он перебрался на материк, дабы «решить проблему» Иоахима Мюрата.

Последнему пришлось принимать несколько непростых решений. После поражения при Лейпциге 16 октября 1813 года Наполеон явно утратил полноту власти; если Мюрат намеревался сохранить свое королевство (а такое намерение у него имелось), следовало найти нового союзника; сам он почти не сомневался в том, кто должен стать этим союзником. Поэтому он откровенно обрадовался, когда, ближе к концу года, князь Меттерних направил своего посла, графа Найпперга, обсудить будущее сотрудничество и, если получится, согласовать основные положения мирного договора. Предложение австрийцев выглядело действительно заманчиво: если Мюрат перейдет на сторону союзников, Австрия не только гарантирует ему сохранение трона, но и поддержит его притязания на венец Итальянского королевства. Единственным, кто мог бы возражать против этого плана, была его жена Каролина, приходившаяся сестрой Наполеону. С другой стороны, она также была любовницей Меттерниха и хорошо сознавала, как говорится, с какой стороны хлеб намазан маслом. Посему она публично одобрила соглашение, и 11 января 1814 года Австрия подписала мирный договор с Мюратом. В секретном приложении к договору Мюрат отказывался от всяких притязаний на Сицилию, тогда как Австрия обещала сделать все возможное, чтобы убедить короля Фердинанда отказаться от своих претензий на Неаполь.

То ли потому, что ему была ненавистна мысль о присутствии австрийцев в Италии, то ли из-за того, что презирал Мюрата за его отступничество, Бентинк не скрывал своего негативного отношения к этому договору. Плачевно видеть, писал он, «что подобные преимущества и привилегии достаются человеку, вся жизнь которого – сплошное преступление, который был активным сторонником Бонапарта на протяжении многих лет, а потом бросил своего благодетеля на произвол судьбы ради удовлетворения собственных амбиций и под давлением необходимости». Но лорд Каслри приказал провести переговоры о мире между Сицилией и Неаполем, и Бентинк, конечно, подчинился – хотя и был достаточно осторожен, чтобы избегать в документе формулировок, каковые могли счесть фактическим признанием за Иоахимом Мюратом статуса короля. На самом деле, вероятно, Мюрата это вряд ли заботило; его взор был устремлен куда выше – к цели сделаться монархом всего Апеннинского полуострова. Когда он выступил со своей армией на север, дабы присоединиться к союзникам, его солдаты раздавали во всех деревнях, через которые они проходили, листовки с призывом к итальянскому народу сплотиться под знаменем Мюрата. Между тем королева Каролина, оставленная регентом, проявила себя значительно более суровой противницей французов, чем ее муж. Он старательно уклонялся от сколько-нибудь близкого контакта с французской армией; она, с другой стороны, изгнала из королевства всех французских чиновников и закрыла неаполитанские порты для французского судоходства.