Уильям Макнилл - Восхождение Запада. История человеческого сообщества

Моральные дилеммы, подобные этой, являются аспектами основного вопроса о структуре общества и цели человеческой жизни, который мучит людей в эпоху, когда унаследованные от прошлого институты и обычаи уже не кажутся естественными, неизбежными и неизменными. Иерархия и контроль остаются необходимыми даже более, чем раньше, поскольку сложная координация человеческих усилий в современной промышленности, госадминистрировании и военном деле гарантирует, что лишь немногие будут управлять, планировать и пытаться предвидеть, тогда как большинству придется подчиняться, даже при условии сохранения какого-то права критиковать или одобрять действия своих начальников. Но кто имеет право управлять кем? И куда должны быть направлены человеческие усилия?

Чем больше сфер человеческой деятельности может быть подчинено государственному управлению, тем более судьбоносными становятся эти вопросы. Возможно, наиболее жесткий критик общества XX в. скажет: чем больше сфер человеческой деятельности может быть подчинено государственному управлению, тем более бессмысленными становятся вопросы о структуре общества и целях человека. Надо признать, что по мере того, как управленческая элита любой страны набирается опыта, она берет под свой контроль новые сферы деятельности человека и соединяет частные планы в едином национальном (или наднациональном) целом, бюрократическая машина, выполняющая такие планы, становится все более автоматической, с целями, встроенными в саму ее структуру. Административный механизм, как и другие специализированные инструменты, может делать лишь то, для чего он был построен. Научная классификация кадров позволяет (даже требует) взаимозаменяемость частей этого аппарата. Следовательно, отдельные назначения и снятия с должности ни на что не влияют до тех пор, пока они не достигают, по объему или частоте, критического значения. Административный итог: структура плюс функциональность плюс даже общие направления политики — не зависит от смены избираемых должностных лиц. Даже энергичные реформаторы, находящиеся на высоких постах и формально ответственные за такие огромные бюрократические структуры, могут рассчитывать лишь на то, чтобы слегка отклонить в сторону общий курс движения.

Действительно сплоченная бюрократия, такая, какая имеется в любом современном государстве, становится укоренившимся интересом, причем более сильным и лучше размещенном стратегически, чем любой частный укоренившийся интерес прошлого. Такие группировки характеризуются живым чувством корпоративного самосохранения, выраженного в сложных правилах, выработанных предшественниками, и в процедурах, принимающих форму полусвященного ритуала. Они охраняют удобный консерватизм привычного и дают современной бюрократии возможность подавить даже мятежный порыв общественных и технических изменений, питаемый современной наукой. Следовательно, по мере того как все корпоративные единицы правительственных бюрократий растут и переплетаются друг с другом, как внутри, так и между современными суверенными государствами, принцип «так заведено» может стать адекватным суррогатом социальной теории. Поддерживая непрерывную работу, административная рутина может сделать рациональное определение целей избыточным.

Если угроза международной войны когда-нибудь и перестанет беспокоить человечество и чиновники от разных политических группировок утратят стимул к более активному действию, можно ожидать, что бюрократическая рутина подчинит себе все части планеты. В сравнительно короткое время невысказанный, но практический лозунг «Бюрократы всех стран, соединяйтесь, вам нечего терять, кроме своих должностей» гарантированно затормозит нынешний головокружительный темп перемен. Осторожный принцип: «Делать то, что правильно — или по крайней мере удобно» и правило, гласящее: «Это действие требует разрешения, с анкетой в трех экземплярах на нужном бланке, которое может быть дано лишь после того, как комиссия более высокого уровня рассмотрит ваше предложение» везде войдут в силу без обязательного принятия официального закона. При таком режиме теоретические дилеммы и моральные вопросы, терзающие мир в середине XX в., растают в мыслях людей, как растаял Чеширский кот на глазах у Алисы в Стране Чудес.

Многое зависит от того, когда — если когда-нибудь вообще — наступит такая бюрократическая стабильность. Возможно, следующим шагом на пути преобразования человека, начатого Российской революцией, будет изменение человеческого генома, чтобы получить специализированные виды недо- и сверхлюдей. Теоретические знания наших дней, вероятно, еще не позволяют такое управление эволюцией человека. Потенциальные результаты по улучшению эффективности и общественной дисциплины представляются огромными. Любая революция, пошедшая путем рационализации и ускорения эволюции человека, может, следовательно, подобно предшествовавшим революциям, заставить других взять что-то из ее арсенала. Если это случится, человек будущего может очень отличаться от нас, как отличаются домашние животные от своих диких предков; и такое постчеловеческое человечество, возможно, разовьет специализацию, подобно современным пчелам, муравьям или термитам.

Можно надеяться только на то, что сохранившаяся строптивость человеческой природы и общества — если не человеческой генетики — помешает дальнейшему продвижению к такому царству идеального управления. Тот факт, что даже лучшие планы управления человеческими делами часто проваливаются, указывает на возможность сохранения человеческого милосердия. С другой стороны, период такого милосердия может быть просто переходным, во время которого человеческие общества проходят свой путь из дикого настоящего в одомашненное будущее. И будет ли человек приручен, мы не можем знать наверняка, поскольку неудача в первой, второй и тысячной попытке переделать природу человека в соответствии с планом не доказывает, что это вообще невозможно. Этот дамоклов меч может нависать над человечеством бесконечно долго. Каждый новый опыт власти поднимает старые вопросы: кто? для чего? в новом порядке значимости. В конце концов, вопрос «Кто приручает кого?» отличается от вопроса «Кто контролирует кого?» только степенью ответственности между двумя частями одного целого, вступившими во взаимодействие.

Обоюдоострая природа власти всегда была известна. Все важные изобретения, освобождающие человека от необходимости организовывать и осуществлять власть, будут постоянно ограничиваться правилами ее использования. Когда-то охотник с презрением относился к первому земледельцу, обреченному на тяжелый труд в поле, и в течение последующих столетий варварские свободные народы всегда презирали рабское поведение своих цивилизованных современников. И все же такое отношение никогда не останавливало распространение сельского хозяйства и цивилизации. Историю цивилизации, как я пытаюсь показать в этой книге, можно понимать как ряд крупных открытий, направленных на осуществление все большей и большей власти: от власти прекрасного в искусстве и мышлении — пусть хрупкой, но такой действенной — до жестоких и грубых форм принуждения.