Николай Костомаров - Казаки

Прибыли к нему посланники: стольник Иван Олфимов и дворянин Никифор Волков. Они привезли Пушкарю приказание оставаться в покое и не нападать на гетмана.

«Не я нападаю на Выговского, — отвечал Пушкарь, — а Выговский нападает на меня, — хочет принудить меня не мешать его замыслам; но я, верноподданный его царского величества, не хочу нарушать своей присяги; я замечаю из поступков Выговского недоброжелательство, а потому отделился- от его властолюбия и прошу, как себе, так и всем верноподданным — царского заступления и покровительства».

С таким ответом гонцы отправились обратно в Москву. Пушкарь продолжал посылать в Москву донос за доносом и в то же время восстановлял народ против гетмана. .

Гетман был поставлен в неловкое положение. Он видел, что московское правительство, настроенное Пушкарем и запорожцами, _ не благоволит к нему, хотя и признает его начальником края; Пушкарь и запорожцы, высказывая желание подчинить малороссийский край теснейшей зависимости от Московии, естественно, должны были в Москве нравиться больше, чем Выговский и старшина и вообще партия, стоявшая за местное самоуправление.

Требование ехать в Москву не иравилось гетману. В ожидании его приезда, правительство не приступало ни к каким изменениям: не вводило воевод, не посылало войска. Он понимал, что если поедет в Москву, то должен будет согласиться на всякие условия, какие ему предложат. Мысль отторгнуться от Московии и сойтись с Польшею стала теперь тверже в голове его. Он выжидал только, чем кончатся дела Польши с Швециею, и откладывал свою поездку под благовидными предлогами. Хитрово писал к нему беспрестанно и торопил ехать. В Путивле готовили ему подводы и провожатых.

Он отговаривался в письме своем тем, что нельзя .ему покинуть Украины в смутных обстоятельствах. <<���Хотя — писал он от 18 марта к отцу своему, с уверенностью, что это письмо покажется воеводе, '— окольничий его царского величества часто ко мне пишет, но поездка моя замедляется, и я остаюсь в раздумье более от того, что меня со всех сторон извещают: польский король со шведским помирился, и оба государя хотят вместе идти на великого государя; полки подходят к Межибожью; с другой стороны, великая литовская рать подвигается, а тут у нас дома от татар добра не надеяться, — стоят уж на Кисилях с ханскою великою ратью>>. Заднепровские полковники брацлавский, умань-ский, корсунский и другие, собрались в Чигирин и представили, что гетману не следует ехать . <<���Ума не приберу, как мне и быть, —,писал он в Киев, — куда мне повернуться, не знаю».

В Москву поехал Лесницкий, — он оставил полковнический уряд; место его заступил избранный полковник Стефан Довгаль. Это был недоброжелатель поляков, сторонник Пушкаря. Он 7 апреля писал к путивльским воеводам для доставления сообщаемого известия в Москву: «Извещаем вашим милостям, что никогда Иван Выговский к его пре-светлому величеству ехать на столицу не думает; везде послов своих порассылал: i: туркам, к крымскому хану, и письма татарам и ляхам послал!»

Не надеясь выиграть е Москве, потому что противники его предлагали больше, чем он с своею партиею мог предложить, Выговский искал помощи у татар. Первое его посольство в Крым было не;дачно. Запорожцы утопили посла и письмо отослали к царю. Второе — достигло Крыма. Перекопский бей известил гетмана, что и хан соглашается оказать ему помощь. В половине апреля донесли Выговско-му, что обещанные татары пришли в Украину. Гетман, в сопровождении старшин, полковников и сотников, отправился на встречу желанным союзникам на берег Ирклея. Прибыл старинный приятель казаков, победитель при Батоге — Карабей с ордою, которая — по сказанию одного современника — простиралась до сорока тысяч, а сверх того находилось пятьдесят тысяч, по известиям самого Выговского, с султаном Нуреддином у Полтавы.

Оба предводителя выехали друг к другу, и, после приветствий, уехали в уединенное место и там около двух часов разговаривали между собою. Потом они вместе приехали в казацкий лагерь и там, перед собранием чиновников, утвержден был дружественный союз между казаками и крымским ханом. Татары и казаки обязывались помогать одни другим и идти всюду, где бы ни предстояла опасность кому-нибудь из союзников. Козаки целовали крест. Потом отправлялась веселая пирушка с пушечной пальбой; татары не уступали союзникам в употреблении напитков. Вечером Карабей уехал в свой лагерь и двое казацких чиновников сопровождали его; они отобрали от татар присягу, или шерть, по их закону.

В следующую ночь, если верить Коховскому, Выговский чуть было не лишился жизни, тайный разговор его с Кара-беем возбуждал подозрение. В тот же день приехал в лагерь Джеджалы. Природный татарин, он во время беседы услышал такие двусмысленности в разговоре Выговского с Ка-рабеем, которых не поняли другие, но молчал и пил за здоровье Карабея. Выговский, по обыкновению своему, прикинулся пьяным и, после ухода Карабея, лег спать в своем шатре. Джеджалы, сам пьяный, подкрался к шатру гетмана и пустил в него копье: он думал, что убил Выговского, и выскочивши, кричал: «Лежить собака, що козаць-кую кров Ляхам да Татарам продае! У чорта тепер гроши личитимеш!» Но гетман был жив, и, понявши, что против него существует заговор, убежал в татарский обоз. .

Неизвестно, как расплатился Джеджалы за эту выходку, но с тех пор имя этого сподвижника Хмельницкого не упоминается в истории. Уже он ирклеевским полковником не был и прежде; еще, во время последней переяславской рады, при боярине Хитрово, вместо него полковницкий уряд занимало другое. лицо, какой-то Матвей Пацкеев (Пацько?). Дружелюбные сношения Выговского с Ордою напугали народ, настроенный и без того против гетмана его недоброжелателями. Паволочский полковник Суличич извещал киевского воеводу о соединении гетмана с крымским ханом, о сношении с ляхами. Киевский полковник Павел Яненко-Хмельницкий, наказный киевский полковник Дворецкий, киевские мещане, духовенство и сам митрополит показывали знаки негодования, хотя неискренно, потому что сами принадлежали к партии Выговского. Приезжавшие с разных сторон в Киев украинцы кричали: «уже татары пришли к гетману; скоро и ляхи придут, начнут враги церкви Божии разорять, людей наших в полон -погонят». Некоторые письменно изъявили Бутурлину желание, чтобы государь прислал свое войско на. помощь Пушкарю и оборонил бы Украину, — иначе ляхи с татарами бросятся и на порубежные московские области. С другой стороны, Бутурлин получал письма в противном духе: излагались жалобы, что москали стоят больше за гетмана, старшину, а не за все Войско; в одном таком письме было сказано: Пушкарь никакой услуги не учинил царю, разве то за услугу считать, что вырезал царских людей над Донцом (факт неизвестный), и теперь пожог загородные дворы, а его люди грабят: однако, он становится праведен с своею злобою, а мы с правдою места не находим; он сродников наших и козакав много побил, и жен и детей их помучил, а у вас чист». Бутурлин послал паскарей гонцов в Москву просить войска, извещал, что Украина В' опасности: поляки уже пришли, татары, принимают угрожающее положение, внутри края неурядица. В Москве пришли в нерешительность. В марте приезжал протопоп Максим Филимонов, по поручению гетмана, как говорится в современных московских