Николай Костомаров - Казаки

— Где паи гетман? — спросил прежде всего Беневский.

— Ваша милость на королевском месте; когда велишь послать за ним; он должен прийти.

Беневский послал за Хмельницким. Он прибыл. Пришли вместе с ним и полковники. Сняв шапку, гетман кланялся на все стороны, вступил в круг, положил на землю шапку, а на нее булаву, и сказал, что снимает с себя гетманство. Потом он объявил: — По Божией воле и по вашему желанию, вы обратились к нашему. прироженому государю. Теперь, чтобы не оставались у вас московские порядки, то его величество король прислал к нам комиссара своего, учинить между вами иной порядок.

. Беневский произнес длинную речь, восхвалял великодушие короля, порицал «москалей», и окончил объявлением всеобщей амнистии от имени короля и Речи Посполитой.

. Козаки крикнули: «Слава Богу и королю нашему милостивому! Вся эта беда сложилась у нас от старших; они для своего лакомства обманывали нас. Мы теперь будем верны королю его милости, и хоть бы сам батько стал бунтовать, так и батька убьем>>. '

Беневский объявил, что все, устроенное московским государем, уничтожается; его милость король назначает вновь начальство Войску и жалует в звание гетмана Хмельницкого. Беневский поднял с земли булаву и вручил ее Хмельницкому. Тут же в звании обозного он утвердил Носача и дал ему другую булаву, принадлежащую достоинст- -ву обозного. -

Козаки с радостными восклицаниями приняли Хмельницкого.

— Теперь, — сказал Беневский, — принесем благодарность Богу, пойдем в церковь, и там пусть войско все присягнет на верность его величеству королю.

— Все пойдем присягать, — кричали козаки. -

Все пошли в церковь.

Протопоп Мужиловский прежде всего произнес проповедь, а потом перед евангелием, лежащим на налое, поставленном посреди церкви, козаки присягали, повторяя слова, которые громко произносил писарь (dictante notario). Они отрекались от московского государя и клялись в верности польскому королю.

По выходе из церкви Хмельницкий пригласил Бенев-ского с товарищами обедать. Пир был веселый и обильный. Гремели пушки, когда пили заздравные чаши за короля и королеву. Подгулявшие полковники прославляли братство с Польшею, величали короля и особенно королеву, которой, по наущению Беневского, приписывали заступничество за Войско Запорожское перед королем. — Ото мати наша! — восклицали они.

— А дивно, — замечали некоторые, — как это наша чсрненкая рада да прошла так згодно!

Гулянка тянулась до поздней ночи.

На другой день, 22-го ноября, созвали вновь раду, и Беневский приказал прочитать привилегии, данные на гадячской комиссии Войску Запорожскому, но только без Княжества русского. Козаки слушали чтение в глубоком молчании, потом закричали громко:

— Вот, коли б его милость пан воевода киевский, будучи еще у нас гетманом, прочитал нам так и растолковал, — такой бы беды не сталось! — При этом Выговский был помянут грубыми выражениями.

Тогда люди из козаков, подученные заранее Беневским, объявили требование, чтобы Семен Голуховский положил писарскую печать, и этот знак писарского достоинства отдан был Павлу Тетере. Беневский устроил так, что казалось, будто эта перемена делается без всякого содействия с его стороны, по добровольному желанию рады. Гетман, верный обещанию слушаться во всем Беневского, присовокупил свое желание, чтобы Тетеря был писарем. Полковники не смели противоречить. Голуховский пришел в раду без малейшего подозрения, что ему устраивают смену, и теперь это изменение судьбы постигло его неожиданно. Молча положил он свою печать. Беневский передал ее из рук в руки Тетере, и сказал, что он теперь писарь Войска Запорожского по воле гетмана и полковников. По известиям Беневского и сам Тетеря не знал, что на него возложат в этот день писарскую должность. Беневский, заранее задумавши удалить Голуховского и поставить на его место Тетерю, в преданности которого был уверен, не сказал, • однако же, об этом самому Тетере, вероятно, для того, чтобы тот не проговорился прежде времени. Теперь это случилось так внезапно, что никому не дали одуматься. Тетеря так же молча принял печать, как Голуховский ее отдал. Погодя несколько времени, Тетеря сказал: — «Вы знаете, что я был у царя московского послом; в Москве я узнал, что царь замышляет над нашею Украиною. Если в Войске Запорожском опять явится измена против своего прирожеи-ного государя, то я не хочу знать не только писарской печати, но и Украины».

— Не дай Господи, — восклицали козаки, — чтоб мы подумали бунтовать и к царю склоняться. Ты, пан Тетеря, во всем наставляй молодого пана гетмана; на тебя полагаемся, тебе мы вручаем и себя, и жен, и детей, и худобу нашу. .

' Козаки соглашались безропотно на все, чего ни требовал Беневский, что ни предлагал он. Тогда от лица гетмана и всего Войска Запорожского отправлены письма к Боря-тинскому и Чаадаеву, а также в Переяславль, к тамошнему воеводе. Козаки побуждали их выйти из городов с московскими полками, потому что Войско Запорожское со всею страною не хочет более находиться под властью царя и возвращается к своему прежнему государю, королю польскому, и к своему отечеству, Речи Посполитой. Хмельницкий написал к Сомку письмо, убеждал к покорности и грозил смертною казнью за непослушание. Разом с этими письмами издан был универсал, объявлявший Сомка изменником и запрещавший всей Украине слушать его. К пе-реяславцам написано особое воззвание, чтобы они поднялись и вырезали «москалей», если последние не выйдут по-добру-по-здорову.

Как полки Полтавский, Прилуцкий и Миргородский открыто не хотели присягать Москве и объявляли себя за гетмана Хмельницкого и за соединение с Польшею, то этим полкам предписывалось действовать вместе с частью Чигиринского и Каневского для подчинения королю остальных.-

На левой стороне Днепра Сомко услышавши, что Юрий склонился на сторону Польши, собрал раду из чиновных и простых козаков в Переяславле и уговаривал переяславцев стоять за царя. Его выбрали наказным гетманом. Немедленно он отправил посольство в Москву. В Москве несколько времени не знали о горькой судьбе Шереметева и его войска, и узнали об этом прежде всего через посредство Самка. Он жаловался на него, обвинял в измене, изображал погибель Украины и умолял скорее присылать ратную московскую силу. Нежинский полковник Василий Золотаренко также не хотел признать действительность Слободи-щенского договора для Украины и стоял за царя. Полки Прилуцкий и Полтавский упорствовали против Москвы. Полтавский полковник Федор Жученко явился тогда главным коноводом против нее, думая, что счастье покинуло Москву. Местечки и села Полтавского полка вооружились. Лубенский полковник Шамрицкий (иначе он пишется Шемлицкий) и сотники полка Лубенского говорили: Нам все равно, москаль или лях; кто сильнее, за тем мы и будем. Таково было более или менее общее настроение на левой стороне Днепра после чудновского поражения; совсем не то, что еще недавно было при Пушкаре. Тогда Москва казалась сильною; теперь, после свежего несчастия, она мало внушала надежды на защиту; притом народ в Украине познакомился покороче с обращением великорусских ратных людей и успел уже натерпеться от их своевольства. Поэтому все стали сговорчивее по отношению к Польше. За Полтавою и Лубнами, Ромен, Лохвицы, Пирятин, Миргорд, Гадяч открыто объявили себя против царя. Украинцы хва-