Варвара Головина - Мемуары

Я вспоминаю, что однажды вечером, в то время как делали приготовления к игре, Императрица сидела между Великой Княгиней и мной. Между ними сидела маленькая левретка Императрицы, которую Великая Княгиня гладила рукой. Императрица, повернув голову в мою сторону, разговаривая со мной, желала также приласкать собаку и положила на руку Великой Княгини свою руку, та ее поцеловала. «Боже мой, —. сказала Государыня, — я не думала, что там ваша рука», — «Если это не было преднамеренно, то я благодарю случай», — отвечала Великая Княгиня. Эти слова, сказанные так кстати и с такой грацией, дали Императрице повод говорить со мной о Великой Княгине, которую она любила, с особенной нежностью.

У молодой и робкой Великой Княгини не было в обращении с Государыней той непринужденности, какую она могла бы иметь. Происки и интриги графа Салтыкова еще более увеличивали испытываемое ею стеснение. Великая Княгиня-мать все более и более завидовала дружбе Императрицы к своей невестке. Это несчастное чувство увеличивало также ее недовольство мною. Она старалась погубить меня в глазах Великого Князя Александра и Великой Княгини Елизаветы, изображая меня им опасной женщиной и интриганкой. Увы, я слишком мало подходила под это определение, мои искренние и непринужденные манеры были так противоположны политике двора, что, если бы расчет хотя бы на одну минуту был у меня в мыслях, я, наверно, действовала бы с большей осторожностью и ловкостью. Мое деятельное усердие и преданность не позволяли мне видеть ничего другого, кроме полезного результата для той, кому я отдала свою жизнь. Я не думала об опасностях, которым я подвергалась ежедневно. Бог велик и справедлив; время разрушает оружие клеветы и разрывает покров, скрывающий от глаз истину совсем, это интимное чувство восторжествует над нашими печалями и даст нам спокойствие, которое позволит нам все перенести.

Тридцатого мая мы ездили с Их Императорскими Высочествами в Петергоф. Мы отправились очень рано и вернулись в Царское Село поздно, уже ночью. Погода была благоприятна; утро мы провели, осматривая сады; после обеда мы, Великая Княгиня и я, гуляли по террасе Монплезира, это место величественно и прекрасно: красивые водопады, высокие дерева, крытые аллеи и море имеют благородный и величественный вид. Я говорила с Великой Княгиней, и наш разговор прерывался только мерным шумом волн, разливавшихся на отлогом берегу: Мы стояли, обло-котясь на перила, и она говорила со мной с откровенностью, проникавшей мне в сердце. Я слушала ее и отвечала с еще большей чувствительностью.

Вдруг она увела меня в маленький дворец, примыкавший к террасе; она открыла мне всецело свою душу. Эта минута была торжеством и предчувствием грядущей силы, доказательством ее доверия ко мне и причиной клятвы в преданности, которую я дала в глубине души и которая являлась источником моей беспредельной привязанности к ней.

Этот разговор расположил нас лучше наслаждаться всем. Мы присоединились к остальному обществу и в десять часов покинули Петергоф. Проезжая мимо деревни обер-шталмейстера Нарышкина 7), мы застали его со всей семьей у входа в сад. Из вежливости мы остановились. Обер-шталмейстер умолял Их Императорские Высочества зайти к нему в дом, где собралось многочисленное общество. Пять дочерей его ломались и жеманились: это был настоящий балаганный спектакль. Дом Нарышкина был замечателен разнохарактерностью общества, собиравшегося там ежедневно. Хозяин не был покоен, пока его гостиная не была полна все равно кем. Достоинства и качества посетителей ему были безразличны.

Прогулка 30 мая — одно из самых дорогих моих воспоминаний. В жизни бывают минуты, когда кажется, что решается судьба. Они как точка, которую ничто не может стереть. Тысяча обстоятельств следуют за ней, не разрушая ее в течение лет; неприятности, проблески счастья, все кажется связанным с этим центром, наполняющим сердце.

Наш флот отправлялся в Англию. Императрица предложила Их Императорским Высочествам съездить в Кронштадт, посмотреть его. Великий Князь одобрил это предложение, Великая Княгиня — тоже, при условии что и я буду участвовать в путешествиях. Графиня Шувалова была в городе около своей дочери, которая рожала. Когда эта маленькая поездка была решена, Салтыков пришел накануне утром для того, чтобы убедить Великого Князя, что я не должна принимать участия в поездке и что это возбудит особое недовольство Великой Княгини-матери. Я угадала эту интригу прежде, чем кто-нибудь сказал мне о ней. Великий Князь ничего не говорил мне о путешествии, но Великая Княгиня все время высказывала желание взять меня с собой, милостиво прибавляя, что она не может наслаждаться ничем, если я не буду принимать участия. После обеда, когда я сидела у окна в помещении моего дяди, ко мне подошел Великий Князь.

— Я вас искал по всему саду, — сказал мне он, — мне хотелось вас видеть.

— Ваше Высочество слишком добры, прошло немного времени, как я имела честь вас видеть. Признаюсь, что эта поспешность кажется мне немного подозрительной; я боюсь, не является ли она результатом посещения графа Салтыкова.

Великий Князь покраснел и сказал:

— Что за идея, толстуха! (Он тогда меня так звал.) Я просто хотел вас видеть. До вечера!

— Я не знаю почему, Ваше Высочество, но у меня есть предчувствие, что должно что-то случиться.

В шесть часов я поднялась к Императрице. Она появилась раньше, Их Императорские Высочества опоздали. Государыня подошла ко мне и сказала:

— Я надеюсь, что вы участвуете в путешествии?

— Я не получала еще никакого приказания, — ответила я.

— Но как же можно разлучить вас с мужем? Как же вы не будете сопровождать Великую Княгиню?

Я наклонила голову, ничего не ответив, видя, что Императрица была рассержена.

— Наконец, — прибавила она, — если о вас не позаботились, то я беру это на себя.

Когда пришли Их Императорские Высочества, Государыня была серьезна. Она села за бостон, а мы около круглого стола. Я рассказала Великой Княгине все, что произошло. Она очень обрадовалась, предвидя, что я поеду вместе с ней. Она позвала Великого Князя и передала ему все, что я ей сообщила. Он рассыпался в просьбах, чтобы я ехала с ним. Я заупрямилась, поставила ему на вид все опасности, которым он подвергался около графа Салтыкова; сознаюсь, что я была немного злой.

После вечера у Императрицы я ужинала у Их Высочеств. Та же просьба и тот же отказ. Потом я вернулась к себе. В то время как я собиралась ложиться, Великий Князь послал за моим мужем, который пришел мне передать, что я непременно должна ехать.

Мы отправились в путь рано утром на следующий день. В свите Их Императорских Высочеств были граф Салтыков, мой муж, я, граф и графиня Толстые, г-н и г-жа Тутолмины, просившие разрешения принять участие в путешествии, дежурная фрейлина и камергер. Погода была великолепна. Много гуляли перед обедом, который был подан во дворце Монпле-зир, где мы прожили два дня в течение нашей поездки. Вечером мы, я и Великая Княгиня, отправились на морской берег. Море было спокойно и позволяло надеяться на следующий день. Заходящее солнце чудно светило, и его золотые лучи освещали высокие старые дерева, длинные тени которых были усеяны яркими точками света. Этот момент в природе производит вполне определенное действие. Артист находит в нем совсем готовую палитру, которую напрасно ищет в своем воображении. Это так же, как прекрасный характер, определившийся и благородный, который поражает, вызывает привязанность и разрушает сомнение. Спокойное море является зеркалом природы, оно отражает небо так же, как красивое лицо носит отпечаток души.