Ричард Фрай - Наследие Ирана

Мы отмечали, что рабы в ахеменидской державе могли считаться юридическими лицами. Остается неясным, существовало ли такое положение на всей территории империи, однако источники, по-видимому, указывают на то, что многим рабам жилось гораздо лучше, чем свободным работникам. Рабы в царских имениях считались собственностью государства, и соответственно, должно было существовать стремление беречь эту собственность. Недавние исследования показали, что рабы (эламское kurtas), работавшие в Персеполе, оплачивались лучше, чем свободные (*azata) работники. Для общества рассматриваемого типа такое положение отнюдь не является исключительным 5.

Notes:

G. Cardascia, Les archives des Murasu, Paris. 1951, стр. 7 и сл. [Ср. также: G. Cardascia, Le fief dans la Babylonie achemenide,— «Recueils da la SocietS Jean Bodin», t. I, Bruxelles, 1958, стр. 55—88.]

См. письмо VJII в издании: G. R. Driver, Aramaic documents of the fifth century В. C., 2 ed., Oxford, 1957, стр. 31.

J. Наrmalla, El arnica I,— AL, t. IV, 1954, стр. 302—308.

О денежном обращении в ахеменидской державе см.: Е. Meyer, Geschichte des Altertums, Bd IV, стр. 70; о кладе греческих монет ахеменидского времени, обнаруженном в Афганистане, см.: D. Schlumberger, L’argent grec dans (’empire achemenide,— MDAFA, 1953, t. XIV, стр. 24—30.

F. A11 h e i m, R. S t i e h 1, Die aramaische Sprache unter den Achaimeniden, Lieferung II, Frankfurt am Main, [1961], стр. 173.

Мы должны вернуться к вопросу о религии ахеменидских царей. Определить верования, которых придерживался сам персидский царь, весьма затруднительно, особенно если учесть, что у нас нет данных о том, что при Дарии I уже существовали организованная церковь, ортодоксальная догматика и религиозный канон. Несомненно, что ко времени правления Дария во многих, если не во всех областях Ирана были последователи Зороастра, хотя нам мало что известно об их религии. Можно ли на основании скудных и не всегда достоверных сообщений источников хотя бы предположительно охарактеризовать религиозную жизнь Ирана в позднеахеменидское время? Большее, что мы в состоянии сделать, это высказать самые общие соображения.

Если исходить из очень общего и условного деления религии на вероучение и ритуал, то можно полагать, что приверженцы старой арийской религии более заботились о ритуале, тогда как последователи Зороастра, которых мы вправе именовать арийскими реформаторами, выдвигали на первый план исповедь веры. Нельзя категорически утверждать, что преимущественное внимание к вероучению свойственно только кочевникам, а забота о ритуале — оседлым народам, хотя нередко дело обстояло именно так. Два типа религий, о которых идет речь, различались, видимо, более четко в Восточном Иране, чем на западе. В Западном Иране традиции ближневосточных религий, а также деятельность магов оказали влияние как на вероучение, так и на ритуал, что еще более усложнило общую картину. Согласно схеме, изложенной выше, маги восприняли ближневосточные традиции и стали проводниками ближневосточно-арийского синкретизма или, по крайней мере, не были ему враждебны. Процесс смешения западных иранцев, прежде всего мидян и персов, с местным населением, сказавшийся на судьбе древнеперсидского языка в Западном Иране, сопровождался смешением различных религиозных верований и обрядов. Такова была главная черта эпохи, и независимо от того, в какой мере она определяла официальную религиозную политику Ахеменидов, маги, ставшие основой иранского жречества, должны были поощрять то, что обычно именуется синкретизмом. Учение Зороастра, пришедшее с восточной родины иранцев, нашло многочисленных сторонников в Западном Иране. Даже в среде магов, которые, как считают, очень ревностно относились к соблюдению ритуала, проповедь Зороастра должна была найти поддержку, особенно если Дарий и весь царский род приняли учение пророка. Ахеменидские надписи показывают, что Дарий, как и многие другие, видел в Ахура Мазде «бога арийцев», т. е. иранцев. Это не означает, что Ахура Мазда был единственным богом, но именно ему иранцам следовало поклоняться в первую очередь, и Дарий, подобно Зороастру, разделял это представление. И все же вряд ли можно говорить о зороастрийской «религии» во времена Дария, если понимать под зороастризмом религию и церковь, которые мы знаем для гораздо более позднего сасанидского периода.

В Гатах Зороастра, как и в надписях Дария, постоянно подчеркивается значение Правды и проклинается Ложь; и пророк, и царь именуют себя маздаяснийцами — «поклоняющимися Мазде». Эламские таблички, обнаруженные в персепольской крепостной стене (наиболее ранние из них датированы 13-м годом правления Дария), свидетельствуют, что маги действовали в Персеполе. Были ли эти маги также маздаяснийцами, или они продолжали поклоняться богам старого пантеона? Шла ли религиозная борьба между Дарием, сторонником Зороастра и Ахура Мазды, и магами, защитниками арийского пантеона? Этого мы не знаем, но источники не противоречат предположению о том, что еще до Дария среди магов нашлись такие, которые восприняли учение Зороастра, не порвав полностью с прежним пантеоном, тогда как другие вовсе не были знакомы с проповедью пророка или не хотели ей внять.

Авестийский Яшт Митре, относимый обычно к V в. до н. э., но содержащий, несомненно, более древние элементы, вполне мог быть творением маздаяснийских магов. Он написан на восточно-иранском языке, его географический горизонт ограничен Восточным Ираном, но это отнюдь не доказывает, что он был создан на востоке. Достаточно вспомнить о христианских гимнах и стихах, которые составлялись в Западной Европе в течение многих веков на латыни или даже на древнееврейском языке, но в которых идет речь о Палестине. Ахемениды, если уже не мидяне, связали Восточный Иран, физическую и духовную родину иранцев, с Западным Ираном, где как раз в рассматриваемый период активно шел процесс взаимодействия и слияния разных культур. Через несколько столетий этот процесс привел к созданию сасанидской зороастрийской церкви, его действие диктовалось самим ходом исторического развития, и приостановить этот процесс не мог и сам царь, каковы бы ни были его собственные религиозные представления.

Маздаяснийские маги вполне могли стать духовными отцами или даже подлинными авторами поздних частей Авесты. Им, по всей вероятности, принадлежит составление Вендидата, правового и ритуального жреческого кодекса, поскольку именно маги были более всего заинтересованы в детальном и нудном изложении правил очищения и ритуала, содержащемся в этой книге Авесты. Нам будет легче ответить на вопрос о том, почему маги не пользовались древнеперсидским или индийским языком при составлении поздних частей Авесты, если мы обратимся к иудаизму, христианству и многим другим религиям, имеющим письменную традицию. Для «священных писаний» не пользовались местными обиходными языками.