Иэн Моррис - Почему властвует Запад... по крайней мере, пока еще

Повсюду, где территория оказывалась благоприятной, колонисты создавали то, что историк и географ Альфред Кросби называет «новыми Европами» — «пересаженные» версии их родных земель, полные знакомых и привычных сельскохозяйственных культур, сорняков и животных. А там, где земля оказывалась не нужна колонистам — как это было в Нью-Мексико, где не оказалось ничего, кроме, как утверждал один испанский вице-король, «голых людей, кусочков поддельных кораллов и четырех галек» 36, — их «экологический империализм» (еще одно замечательное выражение у Кросби) все равно преображал эту землю. От Аргентины до Техаса крупный рогатый скот, свиньи и овцы убегали, дичали, размножались и миллионными стадами заполоняли равнины.

И что еще лучше, колонисты создавали улучшенные Европы, где вместо того, чтобы выжимать ренту из неприветливых крестьян, они могли обратить в неволю выживших туземцев или же — если доступных для них туземцев не оказывалось — привозить морем африканских рабов (появление первых из них было засвидетельствовано в 1510 году, а к 1650 году их уже стало больше, нежели европейцев, живших в испанских Америках). «Даже если ты бедный, тебе здесь лучше, чем в Испании, — писал из Мексики домой один из поселенцев, — поскольку здесь ты всегда командуешь, не должен работать сам и всегда на коне» 37.

Создавая «улучшенные Европы», колонисты начали еще одну революцию, изменявшую значение географии. В XVI веке традиционно мыслящие европейские империалисты относились к Новому Свету в первую очередь как к источнику грабежа, дающему возможность финансировать борьбу за создание континентальной империи в Европе. В то время океаны, отделяющие Америку от Старого Света, были лишь источником раздражения. Однако в XVII веке географическая обособленность начала выглядеть скорее как плюс. Колонисты могли использовать экологические различия между Новым Светом и Старым Светом, чтобы производить такую продукцию, которой либо вообще не существовало в Европе, либо которую было лучше производить в Америках, нежели дома, а затем продавать эту продукцию обратно на европейских рынках. Вместо того чтобы быть барьером, Атлантика начала выглядеть скорее как магистраль, позволяющая торговцам интегрировать друг с другом разные миры.

В 1608 году французские поселенцы вернулись в Квебек — на этот раз как торговцы мехами, а не как охотники за сокровищами — и стали процветать. А английские поселенцы в Джеймстауне едва не умирали с голоду, покуда не обнаружили в 1612 году, что в Виргинии отлично растет табак. Здешний табачный лист был похуже того, что выращивали испанцы в Карибском бассейне, но он был дешевым, и вскоре на этом были сколочены состояния. В 1613 году на Манхэттене поселились голландские торговцы мехами, которые затем купили весь этот остров. В 1620-х годах в игру вступили также религиозные беженцы, бежавшие из Англии в Массачусетс, отправлявшие на прежнюю родину строевой лес для корабельных мачт. А к 1650-м годам они отправляли крупный рогатый скот и сушеную рыбу на Карибы, где сахар — белое золото — стал источником подлинного нового умопомрачения. Поселенцы и рабы — сначала понемногу, а затем бурным потоком — потекли на запад через Атлантику, а обратно на восток потекли экзотические продукты и налоги.

До какой-то степени поселенцы на новых рубежах всегда делали нечто подобное вышеописанному. Древние греки отправляли на родину из Западного Средиземноморья пшеницу, китайские поселенцы в долине Янцзы отправляли на кораблях на север по Великому каналу рис, а колонисты, обитавшие вдоль кромки степей, теперь отправляли лесоматериалы, меха и минералы в Москву и Пекин. Однако само разнообразие экологических ниш вокруг Атлантики и размер океана — огромный, но все-таки преодолимый, учитывая изощренность современного им судоходства, позволяли западным европейцам создать нечто новое — взаимозависимую, межконтинентальную экономику, связанную воедино посредством накладывающихся друг на друга треугольных сетей торговли (рис. 9.6).

Вместо того чтобы просто перевозить товары из пункта А в пункт Б, торговцы могли отвезти западноевропейские промышленные товары (текстиль, ружья и т. д.) в Западную Африку и обменять их там, с прибылью, на рабов. Затем они могли перевезти этих рабов в Карибский бассейн и обменять их там (опять-таки с прибылью) на сахар. И наконец, они могли доставить сахар в Европу и продать его там, снова получив прибыль, после чего закупить новую партию готовых [промышленных] товаров и опять отправиться с ними в Африку. При альтернативном варианте европейцы, которые поселились в Северной Америке, могли доставлять в Африку ром и обменивать его на рабов, затем везти рабов на Карибы и менять их на патоку, затем доставлять патоку в Северную Америку, чтобы перерабатывать ее в новый ром. Еще одни торговцы перевозили продовольствие из Северной Америки на Карибы (где земля, производящая сахар, была слишком ценной, чтобы занимать ее для выращивания пищи для рабов), покупали здесь сахар и везли его в Западную Европу и в конце концов возвращались с готовыми [промышленными] товарами для Северной Америки.

Свой вклад также внесли и преимущества отсталости. В Испании — великой имперской державе Европы XVI века — в наиболее полной мере развилась абсолютистская монархия, которая обычно обращалась со своими купцами как с дойными коровами, которые платили по первому требованию, стоило им пригрозить, а со своими колониями — как с источником грабежа. Если бы Габсбурги преуспели в том, чтобы заставить своих европейских соперников объединиться в континентальную империю, то атлантическая экономика наверняка по-прежнему развивалась бы в таком русле и в XVII веке. Однако вместо этого купцы из относительно отсталых северо-западных окраин Европы, где короли были послабее, повели дела в новом направлении.

Самыми передовыми среди них были голландцы. В XIV веке Нидерланды были заболоченной периферией, разделенной на крошечные города-государства. Теоретически голландцы присягали на верность Габсбургам, но на практике эти очень занятые и находящиеся далеко правители обнаружили, что навязывание своей воли на этом далеком северо-западе приносит больше хлопот, нежели оно того стоило, и поэтому предоставили управление местным городским богачам. Чтобы вообще выжить, голландским городам приходилось прибегать к инновациям. Из-за нехватки древесины они разрабатывали залежи торфа в качестве источника энергии; из-за нехватки продовольствия они ловили рыбу в Северном море и обменивали свои уловы на зерно в землях, прилегающих к Балтийскому морю; а благодаря отсутствию вмешивающихся в дела королей и знати богатые бюргеры поддерживали в своих городах обстановку, благоприятную для бизнеса. Звонкая монета и еще более здравая политика привлекали сюда еще больше денег, и в итоге к концу XVI века ранее отсталые Нидерланды были уже банковским центром Европы. Имея возможность занимать под низкие проценты, голландцы могли финансировать бесконечную войну на истощение, которая медленно разрушала испанскую мощь.