Иэн Моррис - Почему властвует Запад... по крайней мере, пока еще

На Западе, но нигде больше, родился «прекрасный новый мир» [190] Имеется в виду антиутопический, сатирический роман Олдоса Хаксли с аналогичным названием, опубликованный в 1932 году. — Прим. перев. угля и железа, и впервые в истории возможности казались поистине безграничными. В британском журнале The Economist в 1851 году с восторгом заявлялось: «Мы рассматриваем как счастье и привилегию то, что нам выпало жить в первые пятьдесят лет этого столетия, а период на протяжении следующих пятидесяти лет станет свидетелем еще более быстрого и поразительного прогресса, нежели за все предшествовавшие столетия. По ряду важнейших направлений разница между XVIII и XIX веками является более значительной, чем между I и XVIII столетиями, если говорить о цивилизованной Европе» 15. На Западе время резко ускорило свой ход, а остальной мир все больше и больше отставал.

Лондон, 2 октября 1872 года, 7:45 вечера. Эта сцена стала знаменитой: «Вот и я, господа!» 16— объявляет Филеас Фогг, входя в свой клуб. Несмотря на то что в Египте его по ошибке приняли за грабителя банков, в Небраске атаковали индейцы сиу, а в Индии он задержался, спасая прекрасную вдову, которую вынуждали совершить самоубийство (рис. 10.4), Фогг сделал то, что обещал. Он совершил путешествие вокруг света за восемьдесят дней, и одна секунда у него еще оставалась в запасе.

Данная сцена является вымышленной, однако книга «Вокруг света за восемьдесят дней» — как и все прочие повествования Жюля Верна — прочно основывалась на фактах. Джордж Трейн, чья фамилия была очень уместной в данном случае [train — «поезд»], действительно совершил в 1870 году путешествие вокруг света за восемьдесят дней, и, хотя вымышленный Фогг пользовался слонами, санями и парусными судами, когда современных ему технологий в его распоряжении не оказывалось [191] Но, однако, не воздушными шарами. Эта подробность была добавлена только в 1956 г. для чудесной кинематографической версии книги, с Дэвидом Нивеном в главной роли. , ни он, ни Трейн не смогли бы осуществить свои путешествия без новейших на тот момент инженерных триумфов: Суэцкого канала (открытого в 1869 году), железной дороги Сан-Франциско — Нью-Йорк (завершена в том же самом году) и железнодорожной линии Бомбей — Калькутта [192] Ныне — Мумбай и Кóлката. (законченной в 1870 году). Мир, как заметил Фогг перед тем, как отправиться в путь, был уже не таким обширным, каким он был прежде.

Рост уровня социального развития и расширение центров всегда шли рука об руку по мере того, как колонисты разносили новые образы жизни вовне, а люди на периферии копировали их, сопротивлялись им либо убегали от них. XIX век отличался лишь масштабами и скоростью, но именно эти различия и изменили ход истории. До XIX века великие империи доминировали лишь над той или иной частью мира и покоряли ее своей воле; однако новые технологии убрали все ограничения. Впервые первенство в отношении социального развития стало возможно обратить в глобальное владычество.

Преобразование энергии ископаемых видов топлива в движение привело к уничтожению расстояний. Еще в 1804 году один британский инженер показал, что легкие по весу, но обеспечивающие высокое давление двигатели могут двигать вагоны по железным рельсам, а в 1810-х годах подобные двигатели уже приводили в движение паровые суда. Еще одно поколение вдохновенных технических ухищрений — и знаменитый паровоз «Ракета» Джорджа Стефенсона пропыхтел по железной дороге по маршруту Ливерпуль — Манчестер со скоростью 29 миль в час [около 46,7 км/ч] [193] Правда, так было, когда поезд двигался порожняком; с полной нагрузкой в 13 тонн он смог достичь также довольно приличной скорости в 12 миль в час [около 19,3 км/ч]. , а суда, оснащенные паровыми двигателями, уже прошлепали колесами через Атлантику. Социальное развитие трансформировало географию быстрее, нежели когда бы то ни было ранее. Не зависящие от ветра и волн, корабли теперь могли плавать не просто в какое угодно место, но также и в какое угодно время. А если прокладывались рельсы, то грузы можно было перевозить по земле почти столь же дешево, как и по воде.

Технологии трансформировали и колонизацию. Между 1851 и 1880 годами эмигрировало более 5 миллионов британцев (из населения в 27 миллионов), — по большей части на «последние новые рубежи» в Северной Америке. Между 1850 и 1900 годами эта «белая чума» 17, по выражению историка Найла Фергюсона, свела 168 миллионов акров [0,672 млн км 2] американских лесов, — более чем в десять раз больше площади пригодных для сельского хозяйства земель в Британии. Уже в 1799 году один путешественник записал, что американские первопроходцы «испытывают необоримую неприязнь к деревьям… Они срубают без милосердия все, что было до них… все ждет одна участь, и везде воцаряется тот же хаос» 18. Спустя сотню лет их неприязнь лишь возросла, о чем свидетельствуют применявшиеся ими машины для выкорчевывания пней, огнеметы и динамит.

Беспрецедентный сельскохозяйственный бум кормил столь же поразительные города. В 1800 году в Нью-Йорке было 79 тысяч жителей, а в 1890 году их было уже 2,5 миллиона. Чикаго тем временем стал чудом света. Городок в прериях численностью в 30 тысяч человек в 1850 году, к 1890 году стал шестым по величине городом в мире, с населением более чем в миллион жителей. По сравнению с Чикаго Коктаун [у Диккенса] выглядел благородно. Как писал один изумленный критик:

«Туда ринулись жители со всех центральных штатов и всего Северо-Запада со своим транспортом и промышленностью; лесопилки визжали, фабрики, затемнявшие своим дымом небеса, лязгали и пламенели огнями; колеса крутились, поршни двигались в своих цилиндрах, зубья шестерен цеплялись друг за друга; приводные ремни облегали барабаны гигантских колес; конверторы изрыгали в замутненный воздух свое подобное буре дыхание расплавленной стали. Это была Империя» 19.

Распространение индустриализации на восток по Европе происходило в большей мере благодаря подражанию, нежели благодаря колонизации. В 1860 году Британия все еще была единственной страной с полностью индустриальной экономикой, производившей половину мирового железа и текстиля. Однако эпоха пара и угля была воспроизведена впервые в Бельгии (которая была богата углем и железом), а затем вдоль по дуге от Северной Франции через Германию и Австрию. К 1910 году бывшие периферии — Германия и Соединенные Штаты — открыли преимущества в своей отсталости и превзошли своего учителя.

Немцы, не столь щедро наделенные углем, как британцы, научились более эффективно использовать топливо, а нехватку квалифицированных работников с «шестым чувством» — развивающимся в результате постоянного упражнения на рабочем месте на протяжении поколений, когда, к примеру, работник только закрывает клапан или подтягивает бобину, — Германия заменила техническим образованием. Американцы, не имевшие старых семейных фирм с накопленным капиталом, открыли иное преимущество. Продажа акций, с целью собрать деньги, необходимые для огромных современных предприятий, привела к фактическому отделению собственников от наемных менеджеров. Последние же почувствовали свободу экспериментировать: проводить хронометражные исследования и изучение движений работников, пробовать создавать сборочные линии и испытывать на деле новую науку — менеджмент. Все это книжное обучение удивляло британцев и казалось им довольно смешным. Однако в новых высокотехнологичных отраслях — таких, как оптическая и химическая, — даже небольшие познания в естественных науках и теории менеджмента обеспечивали лучшие результаты, нежели действия по наитию. К 1900 году как раз Британия с ее верой в импровизацию, в способность кое-как выкарабкаться и во вдохновенных любителей начала выглядеть смешной.