Иэн Моррис - Почему властвует Запад... по крайней мере, пока еще

Глобализация сделала явным секрет эпохи: в этом новом мире заявлять о том, что Запад просто лидирует в мировом социальном развитии, — означало говорить чепуху. На протяжении тысячелетий первоначальные сельскохозяйственные центры распространялись вширь — по большей части независимо друг от друга — в нескольких частях нашей планеты. Однако рост социального развития по восходящей неуклонно трансформировал географию, связывая эти мировые центры друг с другом.

Уже в XVI веке новые виды кораблей позволили европейцам одержать верх над ацтеками и инками и преобразовать эти прежде независимые центры Нового Света в отдаленную периферию крайне увеличившегося Запада. В XVIII столетии в еще одну такую периферию европейцы начали превращать южноазиатский центр, а в XIX веке пароходы, железные дороги и телеграф придали Западу мировой размах и в очередной раз трансформировали географию. Британия — величайшая держава Запада — могла демонстрировать свою волю почти повсюду на планете. А по мере того как люди Запада извлекали все больше энергии из окружающей среды, та ее часть, которую они обращали на военные нужды, стремительно возрастала. Между 1800 и 1900 годами количество получаемой на Западе энергии возросло в два с половиной раза, а его военный потенциал — десятикратно. Промышленная революция трансформировала лидерство Запада в социальном развитии в его владычество.

Поэтому досадно, что великие державы Востока предпочли игнорировать это обстоятельство и ограничивали деятельность западных торговцев крошечными анклавами в Гуанчжоу и Нагасаки. Когда, как я уже упоминал в главе 9, британский лорд Макартни приехал в 1793 году в Пекин, чтобы потребовать открытия рынков для Великобритании, император Цяньлун решительно отказал ему в этом. И это даже притом — как Макартни едко заметил в своем дневнике, — что «все простые китайцы торгуют запрещенными товарами, а в портах, где мы останавливались, самым приятным занятием для них, как создается впечатление, является наблюдение за нашими кораблями, которые часто приходят в их гавани» 29.

Ситуация дошла до критической точки в 1830-х годах. На протяжении трех столетий западные купцы приплывали в Гуанчжоу и меняли серебро — по-видимому, единственное из имевшегося у них, чего желали китайские чиновники, — на чай и шелк. К 1780-м годам каждый год в Гуанчжоу притекало почти 700 тонн западного серебра. Однако, как обнаружила британская Ост-Индская компания, что бы ни говорили бюрократы, множество китайцев проявляли интерес также и к опиуму — удивительному наркотику, который выращивался в Индии. Западные торговцы (в особенности британские) стали активно торговать этим наркотиком. К 1832 году его было доставлено в Гуанчжоу почти 12 тонн — достаточно для того, чтобы «обеспечивать потребности» от двух до трех миллионов наркоманов целый год (рис. 10.5). Плата за наркотики привела к тому, что приток серебра в Китай сменился на его отток в размере почти четырехсот тонн. Это означало как очень много наркотиков, так и очень много денег.

Торговцы настаивали, что опиум «для высших слоев китайского общества — это попросту то же самое, чем являются бренди и шампанское для таких же слоев в Англии» 30, но это было неправдой, и они об этом знали. Опиум оставлял за собой столь же мрачный след из сломанных жизней, как и в бедных кварталах городов в наши дни. Он также больно ударил по крестьянам, которые никогда даже не видели трубку для курения опиума, поскольку отток серебра к наркобаронам привел к росту цены этого металла, из-за чего крестьяне вынуждены были продавать больше урожая, чтобы получать серебро, необходимое им для оплаты своих налогов. К 1832 году налоги фактически были вдвое выше, нежели за пятьдесят лет до того.

Некоторые из советников императора Даогуана рекомендовали ему прибегнуть к циничному рыночному решению: легализовать опиум, чтобы отечественный мак смог подорвать британский импорт, остановить отток серебра и повысить налоговые поступления. Однако Даогуан был хорошим конфуцианцем, и, вместо того чтобы пойти на уступки низменным влечениям своих подданных, он пожелал спасти их от самих себя. В 1839 году император объявил войну наркотикам.

Я уже немного рассказал об этой первой войне с наркотиками во введении. Поначалу все шло хорошо. Уполномоченный Даогуана, которому он поручил решить эту проблему, конфисковал несколько тонн опиума, сжег его или утопил в океане (после того, как написал надлежащим образом классическую поэму, в которой извинялся перед богом моря за загрязнение его владений). Но затем дела пошли хуже. Британский администратор по делам торговли, признавая, что там, где магия рынка не работает, огнестрельное оружие может оказаться эффективнее, втянул свою родную страну против ее желания в войну с Китаем.

То, что последовало дальше, было шокирующей демонстрацией военной мощи промышленной эпохи. Секретным оружием Британии была «Немезида» — новейший пароход с полностью железным корпусом. Но даже у Королевского военно-морского флота были предубеждения в отношении использования столь радикального оружия. Как признавал капитан этого корабля, точно так же, как «свойство плавучести дерева, независимо от его формы или вида, делает его наиболее естественным материалом для строительства судов, так и свойство железа тонуть в воде делает его на первый взгляд очень плохо подходящим материалом для подобных целей» 31.

Эти опасения казались вполне обоснованными. Из-за металлического корпуса компас плохо работал; «Немезида» врезалась в скалу, еще не покинув Англию, а возле мыса Доброй Надежды почти что раскололась надвое. Только благодаря тому, что матросы во время ревущего шторма сумели, свесившись за борт, прикрепить к бортам куски дерева и железа, капитану удалось сохранить судно на ходу. Но все это было забыто, когда «Немезида» добралась до Гуанчжоу. Она оправдала свое название, пройдя по мелководным местам, где ни один из деревянных кораблей не смог бы пройти, и разнесла на куски все, что ей противостояло.

В 1842 году британские суда заблокировали Великий канал и поставили Пекин на грань голода. Полководец-губернатор Ци Ин, уполномоченный вести переговоры о мире, заверял императора, что он все еще сможет «покончить с этим мелким вопросом и осуществить наш великий план» 32, но на самом деле он предоставил британцам, а затем американцам, затем французам, а после этого и другим представителям Запада доступ к китайским портам, чего те требовали. А когда вследствие враждебности китайцев к этим «заморским дьяволам» (рис. 10.6) выгоды от полученных уступок оказались меньше ожидаемых, пришельцы с Запада потребовали еще большего.