Андрей Юрганов - Категории русской средневековой культуры

«Вера» имела явно меньшую «сферу компетенции», хотя ее также можно было иметь, взять(«пояти веру» — «поверить») или дать(если речь шла об обещании). В веру можно было статьили поставить. Ею можно было что-либо делать, надеяться, молить, поклонятьсяи даже... веровать. В то же время «вера», в отличие от «правды», могла иметь различную ценностную окраску и ориентацию: добройвере («честности, совести, правде» ), которая соответствовала «вере» как таковой, противостояла «лъжа», вера злая; христианскойвере (она же, очевидно, правая, правоверная, «честея», единаяи «истиньная»), которая «деланиемъ ражаеться... духовныимъ и божественыимъ» [89] Семенов В. Древнерусская Пчела... Л. 101 об. и — по крайней мере с 70-х годов XI в. — «делы искушяетъся» [90] Изборник 1076 года. М., 1965. С. 486-487 (Л. 114 об.-115). (поскольку «несть пользы отъ веры правы, житию соущю растленьноу» [91] Пандекты Никона Черногорца, XIV в. (цит. по: СлДрЯ XI-XIV вв. С. 299). ), противополагалась их вера, иная, чужая, «кривая», короче говоря, «иноверье»и «кривоверье».

Существование последнего порождало возможность исправления веры. И.Н. Данилевский обратил внимание на то, что в рассказе об «испытании вер» «Повести временных лет», объясняя князю Владимиру Святославичу основы православия, Философ говорит: «Слышахом же и се, яко приходиша от Рима поучить васъ к вере своей, ихъ же вера маломь с нами развращена: служать бо опресноки, рекше оплатки, ихъ же Богъ не преда, но повеле хлебомъ служити, и преда апостоломь приемъ хлебъ, рек: «Се есть тело мое, ломимое за вы...» тако же и чашю приемъ рече: «Се есть кровь моя новаго завета» си же того не творять, суть не исправили веры» [92] ПВЛ. Ч. 1. С. 61. . Очевидно, здесь «вера» отождествляется с обрядовой стороной отправления религиозного культа. Как следует из контекста, слово «вера» включает в себя в данном случае только таинство причащения ; «исправить веру» — значит выправить обряд, сделать его верным.

С необходимостью исправления связано, согласно легенде, и создание славянской азбуки. Обращает, однако, на себя внимание, что лексика, использованная в житиях Кирилла и Мефодия, отличается от той, что встречается в аналогичных ситуациях в более поздних древнерусских текстах. В Житии Мефодия князь Ростислав так мотивирует необходимость появления греческих проповедников в Моравии: «Посъли такъ моужь, иж ны исправить вьсякоу правьду », ибо «соуть въ ны въшьли оучителе мнози крьстияне из влахъ и из грькъ, и из немьць, оучаще ны различь. А мы, словени, проста чадь и не имамъ, иже бы ны наставилъ на истиноу и разоумъ съказалъ» [93] Житие Мефодия // Климент Охридски. Събрани съчинения. Т. 3. София, 1973. С. 188. . Как видим по контексту, здесь слово «правда» использовано именно в значении « вера». Это, в частности, подтверждается параллельным, но не тождественным, текстом более раннего Жития Кирилла. В уста Ростислава вложены следующие слова: «Людемь нашимь поганьства се отвьргьшиимь и по христианскыи се законь дрьжащиимь, оучителя не имамы таковаго, иже бы въ свои езыкь истинную веру христианьскоую сказалъ» [94] Житие Константина // Там же. С. 27. .

В так называемой Итальянской легенде о создании славянской азбуки, имевшей обший источник с житиями солунских братьев, соответствующий текст звучит несколько иначе: Ростислав просит византийского императора «показать веру, и порядок закона, и дорогу правды». Прямой параллелью к этому тексту Б.Н. Флоря считает ответы папы Николая I на вопросы послов Бориса-Михаила Болгарского, относящиеся к 867 г. Из них видно, что новообращенного в христианство болгарского правителя интересовал очень широкий круг вопросов: они касались не только правильного соблюдения церковных обрядов (что вполне отвечает, судя по нашим предыдущим наблюдениям, слову «вера» [95] Ср.: «...да аще кто, дееть, в наиио веру ступить, то паки, умеръ, въстанеть, и не умрети ему в веки; аще ли в-ынъ законъ ступить, то на ономъ свете в огне горети» (ПВЛ. Ч. 1. С. 74). В данном случае слова «вера» и «закон» рассматриваются автором текста как синонимы; при этом важно отметить, что в Речи Философа принятие крещения рассматривается как необходимое и достаточное условие спасения на Страшном Суде. Другими словами, речь идет прежде всего о формальном соблюдении обряда («закона»-«веры»). ), но и тех изменений во всей общественной жизни, которые должны произойти после принятия христианства, что, видимо, может быть отождествлено с выражением «порядок закона и дорога правды». В связи с этим особенно интересно, что наряду с предписаниями о покаянии («дорога правды»?) болгарские послы просили папу прислать им и «светские законы» («порядок закона»?). Суммируя суть болгарских вопросов, папа указал, что «король» болгар просит его о «христианском законе» в приведенном выше самом широком значении этих слов [96] См.: Флоря Б.Н. Комментарии // Сказания о начале славянской письменности. М., 1981. С. 126. .

Как бы то ни было, приведенные фрагменты ясно показывают, что интересующие нас слова-понятия на ранних этапах бытования, несомненно, имели пересекающиеся значения. При этом «вера», видимо, больше тяготела к обозначению внешней, формальной стороны отправления религиозных обрядов (недаром ее можно было сказать), в то время как «правда» в своих значениях стояла ближе к тому, что мы называем верой сегодня. В то же время, в данном случае налицо явная смысловая недодифференциация рассматриваемых славянских слов, характерная для литературного языка ранних славянских текстов [97] См.: Верещагин Е.М. Из истории возникновения первого литературного языка славян: Переводческая техника Кирилла и Мефодия. М., 1972. С. 79-81. . Следствием ее, видимо, и стало сопряжение в одном контексте двух семантически разных, хотя и близких слов. Причем сферу пересекающихся значений их не нужно было пояснять, специально оговаривать ввиду их общеизвестности. Остается теперь только выяснить, что это были за значения.

Как нам представляется, помочь обнаружить эти значения должен сам источник через прямые либо косвенные, если нет прямых, определения. При этом каждое определение будет вводить интересующие нас слова в новый синонимический ряд, что позволит смыслу слова — через его, так сказать, инобытие — стать «видимым для ума».

Поиск «прозрачных» в этом отношении древнерусских текстов привел нас к Стоглаву [98] См.: Емченко Е.Б. Стоглав: происхождение и рукописная традиция XVI-XVII вв. Автореф. канд. ист. наук. М., 1995. , памятнику канонического права, отразившему наиболее существенные стереотипы мировосприятия русского общества XVI века [99] См.: Смоленская «наказная» грамота всероссийского митрополита Макария. По рукописи прот. Александра Горского. (Из истории Стоглава.) М., 1996. .