Елена Хаецкая - С точки зрения Карфагена: Финикийцы и Карфаген

В самом Карфагене грянула долгожданная «конституционная реформа» — со времен Магона Великого формулу власти в Новом городе можно было бы определить как «наследственную военную диктатуру» клана Магонидов. Абсолютной диктатурой, когда все решения зависели только от одного человека, господство потомков Магона назвать сложно, народное собрание и совещательные органы действовали, но последнее слово оставалось за «полководцами», как именует это семейство Юстин.

Давайте вновь обратимся к «Эпитоме», глава XIX.

«...Между тем погиб на войне в Сицилии Гамилькар, оставив трех сыновей: Гимилькона, Ганнона, Гисгона; у Асдрубала было столько же сыновей: Ганнибал, Асдрубал и Сапфон. Все они в то время вершили дела в Карфагене; а именно: они напали на мавров, воевали против нумидийцев, а афры были принуждены освободить карфагенян от уплаты дани за землю, на которой был основан их город. Так как эта многочисленная семья полководцев стала в тягость свободному государству, ибо они одни всем распоряжались и все решали, то с течением времени из числа сенаторов избрали сто судей, которые, по возвращении полководцев с войны, должны были требовать у них отчета в их действиях, чтобы полководцы из страха перед такой ответственностью пользовались своей властью на войне, не нарушая государственных постановлений и законов».

Это была революция — Карфаген превращается в аристократическую республику во главе со сверхэлитарным замкнутым сословием. Никаких социальных лифтов для представителей низов, «совет ста» (Аристотель называет другое число, сто четыре «эфора», т.е. выборных магистрата) набирается только и исключительно из представителей богатейших семейств.

Тем не менее, Аристотель в трактате «Политика» открыто восхищается карфагенским строем:

«...И карфагеняне, как полагают, пользуются прекрасным государственным устройством, которое во многих отношениях отличается от остальных. <���…> Действительно, многие стороны государственной жизни устроены у карфагенян прекрасно. Доказательством слаженности государственного устройства служит уже то, что сам народ добровольно поддерживает существующие порядки и что там не бывало ни заслуживающих упоминания смут, ни тирании. <���…> Всего же более отклоняется от аристократического строя в сторону олигархии карфагенское государственное устройство в силу вот какого убеждения, разделяемого большинством: они считают, что должностные лица должны избираться не только по признаку благородного происхождения, но и по признаку богатства, потому что необеспеченному человеку невозможно управлять хорошо и иметь для этого достаточно досуга. Но если избрание должностных лиц по признаку богатства свойственно олигархии, а по признаку добродетели — аристократии, то мы в силу этого могли бы рассматривать как третий тот вид государственного строя, в духе которого у карфагенян организованы государственные порядки; ведь они избирают должностных лиц, и притом главнейших — царей и полководцев, принимая во внимание именно эти два условия».

Отец Философии не скупится на превосходные эпитеты в адрес Карфагена, что в целом необычно для грека — может быть, Аристотель сумел абстрагироваться от традиционно неприязненного отношения эллинов к пунийцам и счел нужным похвалить их за удачные реформы? Ему нравится концепция назначаемых судей, нравится то, что олигархат дает возможность другим людям разбогатеть, что «пар народного гнева» умело выпускают с помощью предохранительного клапана — предоставления гражданам новых земель по методу Ганнона. Да и вообще карфагенская властная схема «заслуженно пользуется хорошей славой».

Полибий из Мегалополиса, через полтора столетия после Аристотеля написавший свою «Всеобщую историю» более скептичен, рассказывая о повальной коррупции в Карфагене и продаже за взятки государственных должностей, что вполне соотносится с исключительной властью олигархата. Мы не представляем каков был правовой статус «совета ста», какими он обладал полномочиями по закону — контролирующий, исполнительный или законодательный орган? Совмещение всех ветвей власти?

Или это была «корпорация» в прямом понимании термина — совет крупных предпринимателей, решавший вопросы экономического взаимодействия между различными отраслями, от сельского хозяйства, до судостроения, морской и континентальной торговли? Если так, неудивительно, что все решали деньги и в совете царило стремление к неограниченной прибыли: мы успели достаточно изучить финикийский образ мышления, чтобы понимать — первично золото, остальное можно купить...

Закончив с Африкой и достигнув максимальных пределов расширения на материке, к рубежу V-IV веков до н.э. Карфаген вновь переносит внимание на острова Средиземного моря, с переменным успехом ввязываясь в бесконечные конфликты между сицилийскими греками. Чуть позже пунийцы начинают наступление в Иберии — теперь Новый Город заинтересовала юго-восточная часть Пиренейского полуострова, которая и была без особых затруднений покорена.

В IV веке заключаются сразу два договора с Римом (в 348 и 306 гг. до н.э соответственно), носящие вполне мирный характер — разграничивались сферы интересов и подтверждались пункты первого соглашения. Римлянам нельзя плавать дальше Прекрасного мыса и вообще заглядывать в Иберию, торговать и основывать города в Ливии и на Сардинии, зато Сицилия для Рима остается зоной свободной беспошлинной торговли, как и Вечный город для карфагенян.

В договоре 306 года до н.э. применительно к римлянам используются формулировки «возбраняется приставать к берегам», «если будет занесен бурею» и прочие пункты, свидетельствующие о том, что ранее насквозь «сухопутные» обитатели Лация начали осторожно осваивать море. Пока молодой римский флот ни малейшей угрозы для Карфагена не представлял, но в число запретных для посещения областей (против первого договора) уже входит Африканское побережье.

Тем временем в Элладе, в Передней Азии и в Финикии происходило нечто настолько невероятное и выходящее за пределы понимания, что все эпические завоевания персов с их предшественниками меркли перед новой силой, пришедшей с Балкан.

Из Македонии.

* * *

До определенного момента Финикия жила под могучим крылышком державы Ахеменидов вполне сыто и безмятежно, чему способствовали единые правила игры на рынках от Черного моря до Индии, внушительный карфагенский экспорт «элитных товаров», проходивших в основном через Тир, и сравнительная стабильность империи в период с 550 по 404 гг. до н.э.

Идиллия закончилась, когда египетский аристократ Амиртей поднял восстание, освободил от персидского владычества Нижний Египет и провозгласил себя фараоном. Древнейшее царство средиземноморского мира вернуло себе независимость, пускай и ненадолго.