Иван Забелин - История города Москвы

Москва осталась безъ руководителя и попечителя, какъ разсказываетъ единственный въ этомъ случаѣ лѣтописный свидѣтель, особая повѣсть о нашествіи Тохтамыша, составленная по-видимому церковникомъ, не знавшимъ всѣхъ настоящихъ обстоятельствъ событія. Въ этой повѣсти Москвичи являются глупыми малолѣтними дѣтьми, чего по здравому разсудку невозможно допустить.

Удаляясь изъ Москвы, великій князь необходимо долженъ былъ устроить осадное положеніе города и оставить начальство кому-либо изъ бояръ, тѣмъ болѣе, что въ городѣ оставались, какъ указываетъ одинъ лѣтописецъ, и великая княгиня Евдокія и митрополитъ Кипріанъ. Повѣсть главнымъ образомъ описываетъ только возмущеніе черни и совершившееся неизобразимое бѣдствіе, упоминая по именамъ о погибели двухъ архимандритовъ и одного игумена и ни слова не сказывая о томъ, былъ ли кто въ городѣ изъ боярской среды, въ качествѣ ли начальника или въ качествѣ обывателя. Внезапно появляется какой-то внукъ Ольгерда, Литовскій днязь Остѣй, который и устроиваетъ должный порядокъ среди взволнованнаго народа. Откуда онъ появился, по какому случаю сталъ руководителемъ обороны, объ этомъ повѣствователь ничего не знаетъ.

Когда пронеслась страшная вѣсть о походѣ Тохтамыша, окрестный народъ толпами повалиль въ городъ за каменныя стѣны, сѣсть въ осаду, какъ тогда говорили, неся съ собою всякое имущество, что кому было дорого. Сбѣжались въ городъ крестьяне изъ окрестныхъ волостей, люди иныхъ городовъ, которыхъ застала у Москвы эта напасть, и свои люди, бояре, сурожане, суконники и прочіе купцы, и архимандриты, игумены изъ монастырей, протопопы и попы отъ загородныхъ посадскихъ церквей, вообще приходское духовенство, а также и монашество, всякiй возрастъ и полъ, и съ младенцами.

Затѣмъ посады всѣ вокругъ города были пожжены, стало все чисто, ни одного тына или бревна не осталось. Это и въ Москвѣ и во всѣхъ городахъ всегда дѣлалось, дабы спасти городъ оть примета [60] Приметъ составлялъ особый способъ приступа при осадѣ городовъ, всегда окруженныхъ по обычаю глубокимъ рвомъ. Чтобы подойти черезъ ровъ къ стѣнамъ города и зажечь его, требовалось соорудить своего рода мостъ. Когда въ 1489 году Московскіе воеводы осаждали на Вяткѣ городъ Хлыновъ, то велѣли всей рати готовить приступъ и приметъ, каждому человѣку по беремени смолъ да бересть, да на 50 человѣкъ по двѣ сажени плетеня, и къ городу плетени поставляли (Устюж. Лѣтоп. 167). .

Изъ множества собравшагося народа способные люди, заборольники, стали по всѣмъ стѣнамъ на заборолахъ [61] Заборолами назывались зубцы каменныхъ стѣнъ, промежутки которыхъ заставлялись, забиралиоь толстыми досками въ видѣ забора для безопасности оть стрѣлъ осаждавшихъ. На деревянныхъ стѣнахъ это былъ передвижной дощатый заборъ. , для защиты оть осаждающихъ, заготовивъ всякія орудія для этой цѣли: большіе каменья, каменныя ядра, самострѣлы, тюфяки, пороки и самыя тѣ пушки. Наготовлены были также и котлы съ водою, которую во время осады кипятили и поливали кипяткомъ осаждающихъ, если они лѣзли на стѣны.

Но еще задолго до появленія Татарскихъ полчищъ въ городѣ произошла великая смута и замятня по тому поводу, что нѣкоторые не захотѣли оставаться въ осадѣ и намѣревались по добру, по здорову уйти отъ предстоявшей опасности. Повидимому, первый объ этомъ подумалъ митрополитъ Кипріанъ, только дня за два до того прибывшій въ Москву изъ Новгорода. За нимъ, конечно, пожелала выбраться изъ осады и великая княгиня Евдокія. Святитель былъ вѣдь руководителемъ на всякое добро. Само собою разумѣется, что за такими первыми лицами потянулись и ихъ приближенные и многіе изъ другихъ чиновъ, болѣе или менѣе знатныхъ и богатыхъ. Это обстоятельство до крайности возмутило всю собравшуюся чернь и всѣхъ патріотовъ города, потому что, по старымъ понятіямъ народа, не должно было уходить изъ осады именно великимъ людямъ, каковъ былъ митрополитъ и великая княгиня, да и всѣмъ сколько-нибудь значительнымъ людямъ не должно было оставлять и бросать городъ на произволъ судьбы. Таковъ былъ искони вѣчный обычай, соблюдавшій древнерусскія правила добраго и честнаго поведенія. Митрополитъ былъ пришлецъ, вновѣ, родомъ Сербъ и Русскаго обычая еще не зналъ.

Повѣсть объ этомъ событіи, написанная по всѣмъ признакамъ какимъ-нибудь клирикомъ митрополита, возлагаетъ всю вину на возмутившійся народъ. «Гражданскіе люди возмятошася и всколебашеся, яко пьяни», говоритъ повѣствователь, «и сотвориша вѣче, позвониша во вся колоколы и всташа вѣчемъ народы мятежники, недобрые человѣки, люди крамольники: хотящихъ изыти изъ града не токмо не пущаху, но и грабляху; ни самого митрополита постыдѣшася, и Великую Княгиню преобидѣша; ни бояръ нарочитыхъ не устрашишася, не устрамишася сѣдины старецъ многолѣтныхъ, но на всѣхъ огрозишася; ставши на всѣхъ воротахъ городскихъ, сверху каменіемъ шибаху (на бѣглецовъ), а внизу на землѣ съ рогатинами и сулицами и съ обнаженнымъ оружіемъ стояху, не пущающе вылезти вонъ изъ града; и потомъ уже едва умолены быша великимъ моленіемъ, выпустили ихъ (т.-е. митрополита и великую книгиню) изъ града и то ограбивши»…

Мятежъ народа, стало быть, поднялся только противъ бѣглецовъ изъ города. Явился князь Остѣй и укротилъ волненіе тѣмъ, что затворился со всѣми въ осаду, чего и требовали мятежники-патріоты, истые Москвичи.

Наконецъ появилась сила Татарская августа 23 въ понедѣльникъ въ полобѣда. Граждане вострубили, давая тѣмъ вѣсть всему городу о приближеніи супостатовъ.

Похмельные люди хотя и горделиво, но говорили сущую правду. Отсидѣться въ городѣ противъ Татаръ было вполнѣ возможно. У Татаръ, кромѣ стрѣлъ и сабель, никакихъ стѣнобитныхъ орудій не было. Они, дѣлая приступы, осыпали городъ стрѣлами, какъ дождемъ, но вреда отъ этого было не много; погибали нѣкоторые заборольники или же горожане на открытыхъ мѣстахъ, и только. Вь первый день показались только передовые отряды Татарской рати. Не начиная дѣла, они приблизились къ городу на разстояніе одной или двухъ стрѣльбищъ и кликнули: Есть ли въ городѣ князь Дмитрій?

Нѣту, отвѣтили съ заборолъ заборольники. Татары поскакали вокругъ города, обозрѣвая и разсматривая приступы, рвы, врата, заборолы, стрѣльницы. Долго потомъ они смотрѣли на твердыню города, махая голыми саблями, давая тѣмъ знать, что такъ будутъ побиты горожане, и затѣмъ исчезли. Повѣсть при этомъ усердно описываеть пьяное поведеніе Москвичей, которые, видя не особенно многочисленную Татарскую рать, подумали, что враговъ только и есть налицо, и стали безстыднымъ образомъ ругать Татаръ, поносить ихъ царя и всячески оскорблять ихъ.

На другой день утромъ приступилъ къ городу съ силою великою самъ царь Тохтамышъ. Началась перестрѣлка съ обѣихъ сторонъ. Татарскія стрѣлы затмевали свѣтъ, летѣли на городъ, аки дождь великій. Вмѣстѣ съ тѣмъ появились лѣстницы и враги полѣзли на стѣны, но тотчасъ же были отбиваемы или камнями, или обливаемы готовымъ кипяткомъ; на подступавшихъ къ стѣнамъ происходила съ заборолъ стрѣльба изъ разныхъ махинъ — изъ самострѣловъ, тюфяковъ, пушекъ, которыя въ это время быля вь употребленіи даже и у Волжскихъ Болгаръ. Еще въ 1376 г., когда Московская и Нижегородская рать осаждала Болгарскій городъ, то съ города громъ пущаху, чтобы устрашить Русскіе полки.