Генри Ли - История инквизиции

В это же время Монфор дал знать Раймунду, что, если он не удовлетворит требований легата, он силой принудит его к повиновению. Раймунд ответил, что он будет иметь дело непосредственно с Папой, и тотчас же обратился к королю Филиппу-Августу и к императору Оттону, в ответ от которых он получил лишь сладкие слова. Он имел больше успеха, когда прибыл в Рим, так как в нравственном отношении он стоял очень высоко; ни разу еще не была доказана его виновность в возводимых на него обвинениях; ни разу еще не был он судим; всегда оказывал он послушание Церкви, всегда готов был подтвердить свою невинность, подвергшись принятому тогда процессу purgatio canonica; он перенес суровые наказания, как если бы он был уже осужден; ему дали разрешение грехов, как прощенному; наконец, он оказал важные услуги, сражаясь против своих старинных друзей, и вернул церквам все у них отнятое, насколько это было в его власти. Он горячо удостоверял свою невинность, просил суда и требовал возвращения своих замков.

Сначала Иннокентий был, по-видимому, тронут картиной несправедливостей, испытанных Раймундом, и перспективой грозящего ему падения; но это было недолго, и Папа скоро вернулся к своей двуличной политике, которая до сих пор была так выгодна для него. Прежде всего, он решил, что жители Тулузы были достаточно наказаны, и приказал снять тяготевшее над ними отлучение от Церкви; что же касается Раймунда, то он предписал архиепископам Нарбонны и Арля созвать собрание прелатов и дворян, чтобы судить Раймунда, как он сам того просит. Если явится там кто-нибудь, кто станет обвинять Раймунда в ереси и в соучастии в убийстве Петра де Кастельно, то должны быть выслушаны обе стороны и вынесено решение, которое следует представить в Рим, где и будет сделано окончательное постановление; если же обвинение не будет доказано вполне ясно, то на Раймунда следует наложить соответствующее покаяние, и только после этого можно будет признать его добрым католиком и вернуть ему его замки.

По внешности все это было довольно законно; но задняя мысль проступает в послании, написанном тогда же Папой легату Арнольду. В этом послании Папа горячо благодарит легата за все им сделанное и поясняет, что если ведение дела поручено теперь официально новому комиссару Феодосию, то это единственно для того, чтобы провести Раймунда; легат, писал Папа, должен быть крючком, а Феодосий – наживкой. Чтобы лучше усыпить подозрения Раймунда, Папа на последней аудиенции подарил ему богатый плащ и перстень со своего пальца.

Возвращение графа наполнило радостью сердца тулузцев: запрещение было снято, в скором времени должны были разрешиться все затруднения. Легат Арнольд, немедленно применившийся к наставлениям Папы, сразу сделался приветливым и сердечным; в сопровождении Монфора он отправился к Раймунду и блестяще был принят в Тулузе; Раймунд, говорят, дал уговорить себя и уступил для резиденции легата городскую цитадель – Нарбоннский замок, который легат передал Монфору и взятие которого обратно стоило жизни тысяче людей. Перед исполнением предписания Папы и снятием запрещения, Арнольд потребовал от горожан уплаты тысячи тулузских ливров; когда ему была уплачена половина этой суммы, он дал городу свое благословение; но так как уплата второй половины замедлилась, он снова наложил на город запрещение, которое несчастным горожанам удалось впоследствии снять с большим трудом.

Один современник, фанатически преданный католической вере, передает, что Феодосий имел в Тулузе свидание с легатом для обсуждения вопроса, как лучше провести Раймунда. Дело было в том, что требовался благовидный предлог, чтобы обещание Папы не было исполнено, так как Феодосий отлично знал, что Раймунд оправдается в возводимых на него обвинениях, и боялся, чтобы это не повлекло за собой падение веры. Проще всего было бы сослаться на то, что Раймунд не исполнил возложенной на него невыполнимой задачи – не уничтожил ереси в своей стране. Но нужно было при этом замаскировать грубое вероломство.

Раймунду назначили день (через три месяца), когда он должен был явиться в С-Жиль и оправдаться через purgatio canonica в обвинении в ереси и убийстве легата; при этом ему поставили на вид, не поскупившись на угрозы, его медленность в искоренении ереси.

В назначенный день в сентябре 1210 года огромное множество прелатов и дворян собралось в C.-Жиль; явился и Раймунд со своими свидетелями, или conjuratores, в надежде, что наконец-то он примирится с Церковью. Тщетная надежда. Ему холодно объявили, что от него не может быть принято оправдания, так как он открыто совершил клятвопреступление, не сдержав своих неоднократных клятвенных обещаний; а раз его клятва не имеет значения в делах второстепенных, то, само собой разумеется, ей нельзя доверять в таком серьезном деле, как обвинение в ереси и убийстве легата; не большего доверия заслуживает и присяга его свидетелей. У человека более твердого характера подобное возмутительное вероломство возбудило бы негодование, но Раймунд, подавленный внезапным падением своих иллюзий, разразился слезами, что было принято судьями как новое доказательство его испорченности, и почти тотчас же его отлучили снова от Церкви. Но для соблюдения внешних приличий ему объявили, что благоприятные ему решения Папы будут приведены в исполнение, когда он уничтожит ересь и всем своим поведением покажет себя достойным снисхождения. Очевидно, не провансальцу было тягаться с хитрым и лукавым Римом, который играл им как кошка с мышью.

Иннокентий одобрял эту жестокую комедию, как это видно из письма его к Раймунду в декабре 1210 года. В этом письме Папа высказывал сожаление, что граф до сих пор еще не сдержал своего обещания уничтожить ересь, и предупреждал его, что если он не выполнит этого, то владения его будут отданы крестоносцам. Тот же курьер привез письмо и Монфору, которому Папа жаловался на неаккуратное поступление налога в три денье с дыма; доказательство того, что и Иннокентий не упускал из виду денежных выгод, извлекаемых из преследования ереси. Увещания, посланные в то же время графам Тулузы, Комменжа и Фуа, а также Гастону Беарнскому, призывали их оказать помощь Монфору под угрозой обвинения их как соумышленников еретиков; все это показывает, что в уме Папы все вопросы были уже предрешены и что Раймунд заранее был бесповоротно осужден.

Наконец, Раймунд, несмотря на отсутствие проницательности, понял, что легаты добиваются только его падения. Если бы дворяне Лангедока соединились, то они, по всей вероятности, с успехом отражали бы спорадические нападения крестоносцев; но они были разрозненны, и их уничтожали поодиночке; а их законный повелитель, Раймунд, обманывался надеждами на примирение с Церковью и бездействовал. Теперь нечего было думать о том, что ему будут возвращены его замки; он должен был скорее и лучше готовиться к неизбежной войне. Ввиду этого, а также для того чтобы собрать вокруг себя своих подданных, он опубликовал условия, которые, по его словам, ему будто бы предложили на соборе в Арле в феврале 1211 года. Согласно этим условиям, тяжелым и унизительным как для него, так и для народа, вся страна отдавалась под надзор легатов и Монфора, и, таким образом, на всех жителей, католиков и еретиков, знатных и простых, накладывалось позорное клеймо рабства; Раймунда же обязывали на всю жизнь удалиться в изгнание в Святую Землю. Были предложены эти требования или нет, но опубликование их Раймундом возбудило гнев всего народа, который собрался около своего повелителя, готовый сопротивляться до последней капли крови. [37]