Генри Ли - История инквизиции

Тулузский собор 1229 года постановил, что всякий бальи, проявивший недостаточно рвения в преследовании ереси, должен быть лишен имущества и права избрания на общественные должности.

В 1244 году Нарбоннский собор объявил, что если кто-либо из светских судей промедлит в деле подавления ереси, то он должен считаться единомышленником еретиков и подвергнуться равному с ними наказанию; это постановление было распространено и на тех, кто упустит благоприятный случай схватить еретика или только не придет на помощь задержавшим его. Обязанность преследовать еретиков была возложена на всех, начиная от императора и кончая последним крестьянином, под угрозой всех духовных и телесных кар, какими располагала Церковь XIII века. [54]Эти идеи, прямо или замаскированно, были введены в государственное право Европы. Фридрих II принял их в своих жестоких указах против ереси, откуда они проникли в сборники гражданского и феодального права и даже в местное законодательство. Так, в 1228 году, согласно Веронским статутам, всякий начальник города, при своем вступлении в должность, дает присягу изгонять из города всех еретиков; в Schwabenspiegel, кодексе, имевшем значение во всей Южной Германии, говорится, что суверен, если он окажется небрежным в преследовании еретиков, должен быть лишен всех своих владений, и что если он не предаст сожжению всех тех, кого передаст ему духовный суд как еретиков, то он должен быть сам наказан за ересь.

Церковь зорко наблюдала за тем, чтобы это узаконение не оставалось мертвой буквой. Она настояла на том, чтобы жестокие указы Фридриха читались и объяснялись в высшей юридической школе в Болонье как основное положение законоведения и чтобы они были внесены в каноническое право.

Ниже мы увидим, что Папы неоднократно приказывали вносить эти указы в сборники законов городов и государств; на обязанности инквизитора возлагалось требовать их исполнения от всех должностных лиц под страхом отлучения нерадивых от Церкви. Но даже и само отлучение, лишавшее судью власти и компетенции, не избавляло его от обязанности наказывать еретиков по требованию епископа или инквизитора. Раз это так, то ясно, что просьба инквизиторов перед светскими судьями о снисхождении к жертвам, передаваемым светской власти и обреченным на костер, была пустой формальностью, порожденной желанием духовенства не принимать открыто участия в произнесении смертных приговоров. Но с течением времени это лицемерие было несколько забыто; так, в феврале 1418 года Констанцский собор постановил, что все, кто будет отстаивать гуситизм или считать Яна Гуса и Иеронима Пражского за святых, должны быть причислены к еретикам и сожжены живыми – puniantur ad ignem.

Утверждать, что обращения инквизиторов к снисхождению светских властей были искренни, что вся ответственность за смерть еретика падала на судью, а не на инквизитора, как это делают временные защитники инквизиции, значит искажать историю и подтасовывать факты. Мы живо представляем себе, с какой улыбкой удивления услыхали бы Григорий IX или Григорий XI рассуждения графа Жозефа де Местра, утверждающего, что ошибочно думать, чтобы когда-нибудь какойлибо католический священник был причиной смерти одного из своих ближних. [55]И не только внушали христианам, что их главная обязанность способствовать уничтожению ереси, но даже их заставляли без всякого зазрения совести доносить на еретиков властям, вопреки всяким Божеским и человеческим побуждениям. Узы крови не служили оправданием тому, кто скрывал еретика: сын должен был доносить на отца; муж являлся виноватым, если не выдавал свою жену на ужасную смерть. Преступная принадлежность к ереси уничтожала все узы, соединяющие людей; детям внушали, что они должны покидать своих родителей; даже таинство брака не могло соединить верную католичеству женщину с мужем-еретиком. Не больше значения имели и частные обязательства. Иннокентий III напыщенно объявляет, что, согласно канонам, не надо соблюдать слова, данного тому, кто сам не соблюдает верности Богу. Никакая клятва молчания не имела значения, если дело касалось ереси, ибо "тот, кто верен в отношении еретика, неверен в отношении Бога".

Ян Гус на костре. Гравюра 1563 г. Прага.

Вероотступничество, говорит епископ Лука Тудельский, – величайшее преступление; вследствие этого, если кто клятвенно обещал не выдавать этого ужасного проступка, то он все же должен объявить об ереси и покаяться в клятвопреступлении, уверенный, что ему будет дано прощение греха ввиду его ревности к вере.

Таким образом, колебание в вопросе об отношениях Церкви к еретикам, проявленное ею в XI и XII веках, совершенно пропало в XIII веке, когда Церковь вступила с еретиками и сектантами в смертельную борьбу. Нет более речи ни о снисхождении, ни о милосердии. Святой Раймунд Пеннафортский, компилятор декреталий Григория IX, высший авторитет своего времени, допускает в принципе, что еретик должен быть отлучен от Церкви, а имущество его конфисковано, но если этого окажется недостаточно, то к нему должны быть применены самые суровые наказания, какими только располагает светская власть.

Всякий, вера которого покажется сомнительной, должен считаться еретиком; то же относится и к схизматикам, которые, принимая все догматы религии, не оказывают Римской Церкви должного повиновения. И те, и другие должны быть силой приведены в лоно Католической Церкви; в оправдание применения к упорствующим смертной казни приводится библейский рассказ о Корее, Дафане и Авироне.

Святой Фома Аквинат, высокий авторитет которого затмил всех его предшественников, с неумолимой точностью устанавливает следующие правила. Еретикам не должно быть оказываемо никакого снисхождения. Церковь в своем милосердии дважды обращается к ним с увещаниями; если они и после этого продолжают упорствовать, то они должны быть выданы светской власти и изъяты из общества людей посредством смертной казни. В этом проявляется даже бесконечное милосердие Церкви, ибо изменить веру, от которой зависит жизнь души, – гораздо большее преступление, чем делать фальшивые монеты; и если фальшивомонетчиков приговаривают к смерти, то гораздо больше оснований казнить еретика, раз он уличен в своем преступлении.

Однако Церковь в своем милосердии всегда готова принять с распростертыми объятиями еретика, даже много раз изменявшего вере; она готова наложить на него покаяние, чтобы дать ему, таким образом, возможность снискать жизнь вечную; но кротость к одним не должна исключать строгости к другим. Так, всякий еретик, кающийся в своих заблуждениях и отрекающийся от них в первый раз, должен быть подвергнут покаянию, и ему должна быть оставлена жизнь; но если он снова впадет в ересь, то хотя на него и можно наложить покаяние, чтобы спасти его душу, но он, тем не менее, должен быть казнен смертью. Вот прямое и откровенное изложение политики Церкви, которой она следовала всегда и неуклонно.