В Назаревский - Из истории Москвы

Димитрий Константинович Суздальский захватил в 1360 году великокняжеский престол «не по отчине и дедине», но продержался в стольном Владимире недолго; он был изгнан в Суздаль московскими боярами. Несмотря на то, что в орде, где тогда, по выражению летописи, происходила «замятия», этот князь получил ярлык на великое княжение, святитель Алексий и московские бояре добились того, что хан Мурат признал великокняжеское достоинство за юным Димитрием. Но старший его соперник опять не хотел уступать Москве. Тогда ее бояре посадили государя-отрока «на конь», «пошли ратью на соперника» и заставили того снова бежать в Суздаль, а московский князь вошел в стольный град Владимир и торжественно сел на столе отца и деда. Двоюродный брат Димитрия, князь Владимир Андреевич, обязался держать под братом своим великое княжение «честно и грозно и быть под его стягом».

«Смирив и взяв волю свою» над суздальским князем, который выдал за него свою дочь, княжну Евдокию, Димитрий Иоаннович начал приводить под свою власть всех других князей русских, а «которые не повиновались его воле, и на тех начал посягати». Одних он «смирял до зела» силою, как, например, могущественного тверского князя Михаила Александровича; других приводил к повиновению духовным оружием. Так, преподобный Сергий в Нижнем Новгороде затворил церкви и заставил тамошнего князя Бориса сделать угодное московскому князю; а строптивого Олега Рязанского тот же преподобный Сергий тихими и кроткими речами впоследствии склонил к заключению с Москвою вечного мира. Вошедши «в размирье» с Великим Новгородом из-за грабежей его ушкуйников на Волге, Димитрий принудил новгородцев силою оружия заплатить Москве «черный бор» в количестве 8000 рублей. Тверской князь приглашен был в Москву, был судим здесь и «содержался в истоме велицей на Гавшином дворе (в Кремле)». Впоследствии этот князь, «видя свое изнеможение, понеже вся Русская земля возста на него», с челобитьем просил у московского великого князя мира, «даяся во всю волю его». Особым договором великий князь тверской обязался считать себя младшим братом Димитрия, наравне с Владимиром Андреевичем Серпуховским; когда московский князь выступит в поход, и тверской князь садится на конь «без ослушанья».

Давая такую силу принципу единства Руси под властью Москвы, Димитрий Иоаннович и внутри государства возвышал значение и крепость своей власти, доведя ее до степени царского могущества. После смерти тысяцкого Василия Васильевича Вельяминова, в 1374 году, Димитрий Иоаннович навсегда отменил сан тысяцкого, предводительствовавшего земскою рагью и напоминавшего народу вечевые времена. Сын этого боярина, крамольный Иван Вельяминов, изменивший великому князю и бежавший в орду, когда появился в Серпухове, был схвачен и привезен в Москву. Димитрий, несмотря на то, что у изменника была знатная родня, приказал казнить его: ему отрублена была голова на Кучковом поле (где теперь Сретенский монастырь). Это первая в Москве публичная казнь, по замечанию летописи, произвела сильное впечатление на народ. После того был казнен и купец гречин Некомат. Память об этой казни, как видим, отразилась даже на штемпелях монет Димитрия Донского.

Даже и в церковных делах Димитрий Иоаннович давал едва ли не преувеличенное, впрочем, значение своей власти. Это сказалось после смерти св. Алексия митрополита. Великий князь очень полюбил Коломенского священника, по прозванию Митяя. Он отличался высоким ростом, окладистою бородою и вообще сановитою наружностью. Будучи наделен громким, чистым голосом, он, отличаясь красноречием, пленил великого князя своей службой и сладкими беседами. Димитрий взял его в духовники себе и сделал своим печатником. Любимец князя стал сильно величаться и щеголять дорогими светлыми одеждами и многочисленной свитой. Когда умер Иван Непийца, архимандрит придворного Спасского (на Бору) монастыря, великий князь велел поставить на его место своего любимца. «Еще до обедни был мирской поп, а после обедни — архимандрит», — говорили современники о таком быстром возвышении. Но Спасская архимандрия была для Митяя только ступенью к высшему сану. Несмотря на то, что митрополит Алексий перед своей смертью не хотел признать Митяя своим преемником, этот последний, по смерти святителя, переселился на митрополичий двор. И когда, вероятно, в угоду великому князю, было получено от константинопольского патриарха извещение, что он готов посвятить его в митрополиты, но нерукоположенный еще Митяй стал возлагать на себя белый клобук и митрополичью мантию и во время богослужения восседал в алтаре на первосвятительском седалище; ему служили и его сопровождали митрополичьи бояре и отроки. С духовенством он обходился гордо и строго, а провинившихся и непокорных сурово наказывал и смирял железными веригами.

Во главе недовольных стали епископ Суздальский Дионисий и два знаменитых игумена: преподобный Сергий и его племянник Феодор. Они вошли в сношение с сербом Киприаном, «человеком весьма книжным», которого в Константинополе поставили в митрополиты для Юго-западной Руси, и призвали его в Москву. Но великий князь заключил его под стражу и затем выслал из Москвы. Митяй, грозясь разорить Троицкий монастырь, отправился в Цареград, но во время плавания, вблизи цели своего путешествия, умер. Великий князь не принял на митрополию посвященного после того в митрополиты Пимена и отослал в заточение в Чухлому, а потом сам признал митрополитом Киприана.

Понятно, что великий князь такого характера и таких стремлений должен был горячо и энергично заботиться о возвращении России ее государственной независимости и об охране ее от всяких покушений на нее. Всем известны его попытки к свержению татарского ига и его достославные битвы с Мамаем на Воже и на Куликовом поле. Мы оставляем без повторения известные подробности о том, как пред этим походом прощался Димитрий Донской с Москвою, как кланялся у Архангела Михаила гробам предков, как расставался со своей княгиней и т. д. Взамен этого мы даем изображение великого князя пред битвой на Куликовом поле с Мамаем.

Минуя все указанные рассказы, мы должны сказать о борьбе Димитрия Донского с могущественным литовским князем Ольгердом. Будучи шурином Михаила Александровича Тверского, этот воинственный князь предпринимал три похода на Москву, но каждый раз был отбиваем и должен был, «озираясь семо и овамо», возвращаться в свою землю.