Кристофер Хейг - Елизавета I Английская

Ниже уровня великих более мелкие людишки преследовали свои собственные цели и выгодно использовали свои знакомства. Множество синекур, попечительств, аренд и лицензий получали второразрядные придворные, и на удивление везло банде благородных пенсионеров. Брайан Анзли был джентльменом, получающим пенсию, с 1564 по 1603 г.: его положение при дворе дало ему возможность получить лицензии на импорт стали и экспорт кроликовых шкур и должность смотрителя Флитской тюрьмы, которую он сдавал в аренду за 100 фунтов в год. Ланселот Восток, джентльмен-пенсионер с 1564 по 1588 г., получил право на штрафы по закону о совместительстве и должность коменданта замка Флинт в 1572 г., должность коменданта замка Холт в 1585 г. и земли в Ирландии в 1587 г. Саймон Бауэр был джентльменом-привратником королевского кабинета, несколько больше чем почетный швейцар, с 1569 по 1597 г.: он получил должность капитана замка в Гемпшире, которая давала 100 фунтов в год, и патент на расследование нарушений указа о шерсти (что давало огромные возможности для шантажа и получения взяток). Однако не все придворные должности приносили доход. Роберт Маркем и сэр Вильям Корнуоллис разорились из-за дорогостоящей неудачи: Корнуоллис утверждал, что потратил 20 000 фунтов на попытки утвердиться при дворе, но, после двадцатисемилетних усилий, все, что он получил к 1597 г. — это роль подменного придворного привратника, а его просьба отменить это назначение была отвергнута.

Но все эти люди продолжали стараться, потому что перед глазами у них были примеры настоящего успеха тех, кто весьма эффективно обратил на себя внимание Елизаветы. Кристофер Хаттон появился при дворе в 1564 г., а к началу 1570-х он был признанным фаворитом. Но в 1575 г. у него был долг в 10 000 фунтов и никакой определенной должности. Он надеялся на ежегодную ренту от королевы, но она намекнула, что если он попросит о ней, то не получит. Он говорил Берли: «Я не решаюсь заговаривать о ежегодном доходе, потому что, как я понял со слов Ее Величества, он должен быть мне пожалован до того, как я начну просить» [127] Brooks E. St. J. 1946 Sir Christopher Hatton. Cape, p. 156. . Но потом Хаттону повезло. В 1575 г. Елизавета даровала ему ежегодное содержание в 400 фунтов и заставила настоятеля и капитул (коллегия каноников собора) собора в Питерборо предоставить ему выгодные аренды, а епископ Или вынужден был передать ему свой лондонский дом. В 1577 г. он стал вице-гофмейстером королевского двора, а в 1578 г. получил должность, которая принесла ему богатство — получатель первых плодов и десятин; как таковой он мог жить на средства королевы (из Елизаветиной кубышки), и к его смерти в 1591 г. он задолжал своему отделу 42 000 фунтов. Он стал лордом-канцлером в 1587 г. — ревнивый двор называл его «танцующим канцлером», — он спекулировал на обнаружении скрытых земель, принадлежавших короне, на винной торговле, на налогах с иностранных купцов. Влияние Хаттона на королеву сделало его крупным распределителем милостей, и его слуга Самуэль Кокс управлял за него покровительством, как Хикс управлял для Берли.

Но в то время как некоторые получали фантастические доходы, другие жаловались на пренебрежение. Герцог Норфолк сетовал в 1565 г.: «Ее Величество считает, что мне ничего не стоит жаловать, даже никакой малости». В 1570 г. Суссекс раздраженно заметил, что был «всего лишь метлой»: «И когда я сделал свою работу, меня выбросили за дверь» [128] Haynes S. (ed.) 1740 p. 442; Pulman M. В. 1971 The Elizabethan Privy Council in the Fifteen-Seventies. California, p. 48. . Может быть, им нужны были не просто деньги, но знаки королевского расположения, что придавало престиж и, следовательно, власть. В 1582 г., когда сэра Генри Сидни попросили вернуться в Ирландию в качестве лорда-наместника, он попросил какую-нибудь награду, «чтобы миру было известно и ясно, что Ее Величество милостиво оценила его службу в прошлом, и чтобы у него появилось желание хорошо служить и дальше». Вероятно, это было всего лишь стыдливым прикрытием, потому что требования Сидни показывают, что ему нужен был не просто знак внимания — он попросил звание английского пэра, звание ирландского пэра и крупные земельные владения. Елизавета отказала, возможно, подумав, как и двадцать лет назад, что «никакие дары монарха не в состоянии удовлетворить ненасытную жадность людей» [129] Johnson P. 1974 Elizabeth I: a study in power and intellect. Weldenfeld & Nicolson, p. 157; Neale J. E. 1979 p. 114. . Но эта «ненасытная жадность», постоянное стремление придворных к большим наградам, давали королеве надежное политическое оружие — она заставляла ее придворных и политиков пресмыкаться в надежде на милость. Это перемещало личные симпатии королевы в центр политической системы, вынуждало политических деятелей приближаться к ней в качестве восхищенных поклонников и в свою очередь давало ей возможность превращать политические отношения в ряд легкомысленных романтических интерлюдий [130] Здесь — вставка-фарс в основную игру. — Ред . .

Тогда как Елизавета-Глориана подавалась как образ идеального правителя с официальным оттенком, Елизавета-Бельфеба заигрывала с мальчиками. Королева пыталась установить у себя при дворе личные отношения раскованного и интимного характера, чтобы ей уделяли всяческое внимание как женщине, а следовательно, видели в ней и монарха. Неважно, какими бы близкими ни становились отношения, ни один придворный (кроме Эссекса, может быть) не осмеливался совершенно забыть об этой более высокой роли. Эдуард Дайер советовал Хаттону, который добивался расположения Елизаветы в 1572 г.: «Не забывай, с кем ты будешь иметь дело и что мы такое по сравнению с ней; хотя она и делает очень серьезные уступки, принадлежа к женскому полу, все-таки мы не должны забывать, что по положению и по природе она наш монарх» [131] Brooks E. St. J. 1946 p. 86. . Эта двойная роль давала Елизавете возможность использовать личную дружбу и даже притворную любовь как политические нити, чтобы манипулировать своими слугами. Она обращалась с придворными-политиками, как будто они были ее близкими друзьями, и для самых близких придумывала прозвища; Берли был Сэр Дух, Вальсингам — Мавр, Рэли — Вода, Лестер — Глаза, а Хаттон — Веки. Лестер и Хаттон подписывали свои письма к ней значками, изображавшими ласкательные имена, и на серьезность второй попытки Алансона жениться на ней указывает то, что он был ее Лягушонок, а его доверенное лицо Симье — ее Обезьянка.

Жизнь двора представляла собой установленный набор обрядов светского характера для почитания земной богини с вкраплениями из интимных знаков внимания к обожаемой женщине. Как и со знатью, Елизавета обменивалась новогодними подарками со своими советниками, служителями двора, придворными, фрейлинами и камердинерами. Хотя со стороны королевы этот процесс вскоре стал казенным, он был задуман как символ близких отношений. Многие дары Елизавете олицетворяли личную преданность тех, кто искал ее милости. В 1578 г. Хаттон подарил «прекрасное изделие из золота, представляющее собой бриллиантовый крест, полностью состоящий из мелких бриллиантов и красивой жемчужной подвески, с портретом королевы на обратной стороне; кроме того, изделие из золота с изображением собаки, ведущей человека через мост, тело его из мелких бриллиантов и рубинов и трех маленьких жемчужных подвесок, на обратной стороне написаны определенные стихи» [132] Nichols J. 1823 vol. 2 p. 74. .