Татьяна Гончарова - Плутарх

Считая старинную поэзию одним из главных средств воспитания благородства души, Плутарх приводит целый ряд советов относительно того, что и как следует читать, чтобы дать молодым людям правильное представление о цели жизни и «не отправить их в открытое море в эпикуровой лодке». Он советует читать вместе с учениками Гомера, Эсхила, Софокла, Еврипида, Пиндара, подчеркивать все добродетельное и доблестное в их героях и отмечать, как порицаются неблаговидные поступки порочных людей, если поэтам случается о них говорить. Особенно, по мнению Плутарха, полезен Гомер, который, еще только приступая к рассказу о чем-то, заранее «изобличает все плохое и призывает наше внимание к тому хорошему, что содержится в его речах».

Хотя для Плутарха поэзия всегда оставалась лишь введением в философию, он признавал совершенно иную природу поэтического творчества. Как и для Платона, поэзия для него была нечто вроде священного безумия, источник которого «не внутри, а вне нас». В трактате «О том, как молодым людям следует изучать поэзию» Плутарх рекомендует сравнивать стиль и приемы великих поэтов, обращать внимание на различия в истолковании известных мифологических сюжетов. Он особо останавливается на значении художественного вымысла, элементов фантазии, которые, подобно краскам в живописи, придают художественному произведению жизненную убедительность яркость и блеск: «это верно, что бывают жертвоприношения без танцев и флейты, но мы не знаем ни одного поэтического произведения без фабулы или же без выдумки».

В поэзии его привлекали прежде всего примеры благородных человеческих качеств, возвышенных чувств, и то не сравнимое ни с чем наслаждение, которое получает человек от настоящей поэзии.

В своих трактатах о воспитании и образовании Плутарх подробно останавливается и на тех методах, посредством которых достигается наилучший результат. Он убежден, что нет детей, неспособных к обучению, надо только найти к каждому правильный подход: «И вообще, дети способные легче припоминают услышанное однажды, но у тех, кто воспринимает слова учителя с усилием, память более цепкая: все, что они ни выучат, словно выжженное огнем, запечатлевается в душе». Он советует не перегружать детей занятиями, разумно чередовать их с физическими упражнениями и прогулками, поскольку «как растения при умеренном количестве влаги питаются ею, а при большом ее количестве глохнут, так и душа от умеренных трудов развивается, а чрезмерными подавляется».

Следуя традициям знаменитых афинских школ, Плутарх считает лучшей формой обучения дружескую беседу, вроде тех, что остались навеки запечатленными в «Диалогах» Платона. Он советует педагогам воздерживаться от гнева, поменьше наказывать детей и особенно — не прибегать к телесным наказаниям. Подобно евпатридам свободной Эллады, он продолжает стоять на том, что юноши из хороших семей не должны заниматься физическим трудом и общаться с рабами, что им не следует также поддерживать знакомство с иноплеменниками, чтобы «не заразиться варварством». Настойчивое стремление сохранить у молодежи столь характерное для греков свободных времен чувство превосходства над всеми остальными «варварами» кажется тем более анахроничным, что поддерживать его можно было только замкнувшись в тесном кружке родственников и знакомых, затворившись в своей усадьбе как на острове.

Плутарх советует воспитывать в детях с ранних лет серьезное, можно даже сказать, торжественное отношение к жизни, обращая их помыслы к вечным загадкам человеческой души и «неизреченным тайнам природы». И тогда знающему истинную цену настоящему и ложному молодому человеку не будет стоить никаких усилий «пройти мимо театра с потешным представлением, вырваться от приятелей, что тянут с собой посмотреть на плясуна или комика, а на шум, поднявшийся на стадионе или ипподроме, даже не обернуться» Трудно было бы, кажется, надеяться на серьезный успех такого рода наставлений, но советы, идущие от глубочайшей убежденности в том, что мир этот — не «сутолока торжищ и судилищ», не звериное ликование цирка, но храм божий, эти советы полновесными зернами падали в юные души, чтобы дать со временем благодатные всходы.

Возможно, что где-то в эти годы Плутарх осуществил и свое давнее желание посетить Египет, увидеть пирамиды, побывать в древних храмах, где когда-то приобщались к сокровенному знанию Пифагор и Солон, поработать в библиотеке Александрии. И вот в начале лета, когда обычно отправлялись в плавание греческие корабли, он отплывает из афинского Пирея в направлении Крита, чтобы, продвигаясь вблизи азийских берегов, достичь через несколько дней той таинственной «черной земли» Хеми, где зародились много веков назад письменность и государственность, той древней страны, с которой Геродот связывал начало и эллинской культуры.

Плутарх отправляется в Египет в поисках мудрости, как в свое время Демокрит, Геродот и другие стремящиеся к знаниям греки, но и сам он был совершенно другой, и в Египте уже мало что сохранилось от казалось бы бессмертного величия страны фараонов. После того, как отжили свой срок египетские царства и кончилась власть могучего жречества, пески неумолимо подступавшей пустыни все больше заносили некрополи и уходили в небытие последние хранители знаний, унаследованных будто бы от затонувшей Атлантиды. Опустели древние храмы, на стенах которых, как говорили жрецы, была записана история от самых отдаленных времен, и даже сами египетские божества и древние религиозные догматы все больше истолковывались в духе стоической философии. Религия предков оставалась тем единственным, что еще связывало с прошлым вымирающее коренное население — испокон века не знавших свободы коричневых земледельцев-муравьев. Египтяне продолжали справлять традиционные обряды (которые не считали нужным запрещать ни эллинистические цари, ни римские наместники), но и для них уже мало что значили Исида, Осирис или Гор; крестьяне вернулись к более древним, первоначальным верованиям, и у каждой общины было свое божество: ибис, кошка, крокодил или же павлин, в их честь продолжались попойки по нескольку дней и даже устраивались потасовки, когда почитатели ибиса кулаками и палками доказывали его превосходство над каким-то другим животным — божеством соседней деревни.

Возможно, Плутарху еще удалось увидеть последних из египетских жрецов и беседовать с ними о сущностном смысле древних богов, об их месте в мироздании, постигнуть которое стремился он сам, обращаясь к этой теме во многих своих сочинениях. Сложная иерархия богов Египта времен фараонов производила на Плутарха такое же впечатление величественной мощи, как великолепные храмы и, казалось, неподвластные времени пирамиды, как все древнее, которое было для него тем ценнее, чем оно было древнее. Не одобряя восхищения некоторых греков и римлян восточной и египетской культурой, Плутарх в то же время считал заслуживающими внимания религиозные представления египтян, в которых он находил ту же целостность мировидения, то же единение человеческой души и Космоса, что и в старинной религии греков, и даже написал об этом специальный трактат.